Григорий Диков - Стандарты справедливого правосудия [международные и национальные практики]

Иначе говоря, принцип «эффективной защиты» подразумевает, что Суд отказывается от излишнего формализма при исследовании того, была ли у стороны возможность реализовать свое право. Как это часто случается в практике Суда, такого рода подход может играть как на руку защите, так и против нее. Например, в деле «Guigue and SGEN-CFDTv. France» (постановление от 6 января 2004 года) стороны в процессе имели разные сроки для обжалования решения суда — у прокурора этот срок был больше, что формально нарушало принцип процессуального равенства сторон. Однако Суд не согласился с тем, что такая ситуация нарушает статью 6, § 1, Конвенции: срок, предоставленный защите, был сам по себе достаточен для того, чтобы сформулировать апелляционную жалобу, и хотя у прокурора этот срок был больше, никакого «существенного преимущества» ему это не давало. Таким образом, используя подход «эффективной защиты» прав, Суд может и отклонять жалобы, а не только наказывать государства за формальную необеспеченность прав, гарантированных Конвенцией.

Концепцию «четвертой инстанции» следовало бы назвать парадигмой деятельности Европейского суда. Само словосочетание «четвертая инстанция» употребляется в огромном числе решений Суда, особенно в решениях по статье 6 Конвенции, но по сути эта идея проявляется и в контексте других статей. Она состоит в том, что Суд признает за государствами свободу усмотрения и старается, насколько возможно, не давать ни новой оценки фактам, ни нового толкования национального права. Суд не является, строго говоря, вышестоящей инстанцией («четвертой инстанцией») по отношению к внутренним судам (см., например, § 76 постановления по делу «P.G. and J.H. v. the United Kingdom» от 25 сентября 2001). Как пишет K. Рейд, Суд не «пересматривает» дела, рассмотренные на национальном уровне, не переоценивает доказательства, а опирается на те факты, которые установили национальные судебные инстанции, и исходит из того понимания национального права, которое есть у национальных судей. Европейский суд более интересует процедура принятия решений и подходы, примененные внутренними судами в рассматриваемом деле, нежели их выводы об обстоятельствах дела или о том, как следует толковать национальное право [230] См.: Reid K. A Practitioner’s Guide to the European Convention on Human Rights. 3 rd cd. L. :Thomson Sweet and Maxwell, 2008. Р. 45. .

У Европейского суда нет ни времени, ни ресурсов [231] Ibid. Р. 44. , ни достаточно хорошего знания реалий каждой страны для того, чтобы «пересматривать» решения так же, как это делают апелляционные и кассационные суды на национальном уровне (постановление по делу «Handyside v. the United Kingdom» от 7 декабря 1976 года). Это аргумент практический, связанный с ограниченностью ресурсов данного наднационального органа.

Кроме того, существует и теоретический аргумент в пользу этого подхода. Суд признает «прямую демократическую легитимность» (см. § 97 постановления по делу «Hatton and Others v. the United Kingdom» от 8 июля 2003 года) национальных органов. Сам Европейский суд, несомненно, обладает легитимностью иного рода, выполняет субсидиарную, т.е. «дополняющую», роль по отношению к национальным судам, а не замещает их (см. § 154 постановления по делу «A. and Others v. the United Kingdom» от 19 февраля 2009 года). Таким образом, Европейский суд, обладая весьма широкой компетенцией толковать Конвенцию, в том числе и в расширительном смысле, вместе с тем ограничен в возможностях по пересмотру внутренних решений [232] Идея субсидиарной роли Европейского суда по духу близка концепции судебного самоограничения, которой во многих европейских странах описывается взаимоотношение, с одной стороны, между судами и административными органами и с другой — между судами разных уровней. Не вдаваясь в описание различных подходов и теорий, описывающих это самоограничение (по-английски judicial deference — см. интересный обзор R. Clayton, опубликованный по адресу: www.adminlaw.org.uk/docs/Richard Clayton QC — July 2005. doc), заметим лишь одно — все теории сходятся на том, что судья не должен полностью подменять собой законодателя или исполнителя законов, он должен осуществлять судейскую функцию. Точно так же и вышестоящий судья не должен делать работу нижестоящего: у него есть своя, дополнительная (субсидиарная) функция в системе правосудия. .

Приведем два примера из российской практики. Вот типичный для такой ситуации пассаж из решения Европейского суда по российскому делу «Andandonskiy v. Russia» (постановление от 28 сентября 2006 года, § 52): «...районный суд [в приговоре] в значительной степени опирался на показания, данные в суде г-жой Б., женой потерпевшего. В принципе, Суд не должен решать, была ли у г-жи Б. какая-то заинтересованность в исходе дела, как утверждает заявитель. Национальные суды решили, что показания Б. заслуживают доверия. Это субъективный вывод, но он не произволен, и у Суда нет причин с ним не согласиться».

С подобными формулировками Суд отклоняет ежедневно десятки дел, в которых заявители жалуются на то, что доказательства в их деле оценены неправильно. Это не значит, что Европейский суд совершенно беспомощен. В его распоряжении есть множество способов контролировать необоснованные решения национальных судов, произвольные толкования внутреннего права и т.д. Тем не менее Европейский суд старается не оспаривать выводы национальных судов по существу, а искать дефекты в процессе принятия решений и, таким образом, осуществлять свою субсидиарную функцию, о которой мы говорили выше.

Чтобы понять, когда же Европейский суд может пересмотреть выводы внутренних судов о фактах, обратимся к делу «Kuznetsov and Others v. Russia» (постановление от 11 января 2007 года).

Это дело касалось разгона милицией религиозного собрания. Среди прочих жалоб заявители оспаривали выводы российских судов, которые решили в двух инстанциях, что разгона как такового не было — верующие разошлись сами. Несмотря на такую позицию внутренних судов, Европейский суд все же пришел к выводу, что собрание было прекращено по требованию милиции. Что дало ЕСПЧ основание не согласиться с российскими судами? Доказательства в деле были противоречивыми. Российские суды в обоснование своего решения сослались на показания ответчиков во время судебных слушаний. Вместе с тем несколько свидетелей (милиционеров, пришедших на собрание) в своих показаниях подтвердили, что приказывали верующим разойтись. Эти показания были полностью проигнорированы и районным, и областным судами. Такого же рода показания эти милиционеры давали и при прокурорской проверке по делу. Кроме того, Европейский суд не мог не отметить странное совпадение: согласно выводам российских судов религиозное собрание закончилось в тот момент, когда к верующим подошли милиционеры под предводительством чиновника областной администрации. Никакой связи между двумя этими событиями российские суды не увидели.