Сергей Жинкин - Психологические проблемы эффективности права

Некоторые авторы выделяют две стороны или два компонента понятия равенства: юридическое равенство, заключающееся в гарантируемой законом возможности действовать в известных пределах (то есть не нарушая закона) по собственному усмотрению, и создание для каждого человека условий, позволяющих действовать в соответствии со своей свободной волей, то есть известное равенство условий [355].

Можно согласиться с мнением, что «формализм» права не означает стирание всех различий между людьми. Уравнивая всех по некоему формальному принципу, право, не требуя принудительного самосовершенствования или проявлений духовной и социальной свободы, оказывается условием реализации человеческих способностей именно тем, что отдает их реализацию на личное усмотрение граждан. В этом плане формальное равенство выступает своеобразным гарантом человеческой уникальности. Право как формальное равенство очерчивает некий горизонт для самореализации личности. От того, насколько широк и вместе с тем социально адекватен этот горизонт, зависит эффективность права как регулятора и норм законодательства в конкретном государстве.

Следует отметить, что далеко не все авторы признают выражение правом идеи равенства. Напротив, некоторые говорят об иерархичности, неравенстве как основополагающем социальном и правовом принципе. Так, С. Л. Франк писал, что «идея равенства вытекает из идеи абсолютной ценности самодовлеющей человеческой личности, из обоготворения каждого отдельного человека. Равенство, в абсолютном смысле слова, есть начало в общественной жизни, совершенно не осуществимое и никогда еще в истории не осуществленное… Строение общества должно отражать на себе различие в авторитетности, качественной годности, онтологической значительности отдельных его членов и соучастников» [356]. Н. А. Бердяев в связи с этим отмечал, что вся космическая, в том числе общественная, жизнь иерархична. Бытие личности предполагает различия и дистанции, формы и границы. Личность не терпит хаотического смешения, плебейского стирания всех границ и различий [357]. В кибернетической литературе указывается, что обязательным атрибутом самоуправляющихся систем является иерархическое управление с последовательно возрастающими уровнями сложности, когда цели управления корректируются и уточняются в процессе самонастраивания системы [358].

С. Л. Франк писал, что «начало иерархии есть ближайшим образом природное, естественное свойство общества, в котором оно сходно с организмом, со всякой жизнью… Мерилом правильного устройства общественной иерархии может быть не то, в какой мере оно совместимо с удовлетворением человеческих вожделений, корыстного и завистливого стремления человека быть не ниже другого, а лишь то, в какой мере общественный порядок обеспечивает правильный иерархизм, т. е. действительно ставит каждого соучастника общества на надлежащее, соответствующее его достоинствам и способностям место» [359].

Э. Фромм указывал: «…человек может попытаться достичь единства с внешним миром тем, что он полностью подчиняется человеку, группе, институту или богу. Таким образом он преодолевает отторгнутость своего индивидуального бытия, становясь частью другого человека или чего-то еще, что больше, чем он сам; он переживает свое самоотождествление в единении с силой, которой подчинился. Другая возможность для преодоления этой обособленности лежит в прямо противоположном направлении: человек может попытаться достичь единства с внешним миром тем, что он приобретает над ним власть, при этом он делает других составной частью самого себя и таким образом трансцендирует свое индивидуальное бытие через порабощение других» [360]. Э. Фромм писал также о садомазохистских тенденциях в развитии личности, о том, что «если человек находит определенную социальную базу для удовлетворения своих мазохистских потребностей (например, это может выражаться в беспрекословном подчинении лидеру), то он обретает определенную уверенность уже за счет осознания того, что он не одинок в своем подчинении, таких, как он, – миллионы, которые разделяют его позицию и взгляды на жизнь» [361]. И далее: «Отречение от своей индивидуальности, уничтожение собственного “я” для того, чтобы избежать невыносимого чувства бессилия, – это лишь один из аспектов проявления мазохистских наклонностей. Другая сторона этого понятия – горячее стремление превратиться в часть большого целого, которое сильнее и могущественнее, попытка слиться с внешней силой и стать всего лишь одним ее составляющим. Подобная сила может подразумевать все, что угодно, – другого человека, общественный институт или предприятие, Бога, нацию, вождя, совесть или какую-то моральную зависимость. Определив себя как крупицу этой могущественной силы, которую индивидуум склонен считать единственно прекрасной, неповторимой и неколебимой, он получает право на какую-то часть ее славы и могущества, становится причастен к ее жизни… Мазохист избавлен от тяжкого бремени принятия кардинальных решений, эту функцию выполняет за него та самая сила» [362].

В литературе справедливо отмечается, что установление строгих иерархических отношений – характерная черта любого правового порядка или правовой системы, которые состоят из многочисленных правовых актов, имеющих различную правовую силу и вследствие этого занимающих разные места в пирамиде правовых актов системы. Посредством иерархии в праве достигаются единство большого числа различных правовых норм и их согласованное действие [363]. В то же время многие авторы сводят проблему иерархии в праве, по существу, к ранжированию правовых актов по юридической силе, а также к распределению государственных органов на вышестоящие и нижестоящие. Иерархичность в праве имеет онтологическую основу и не сводится к формальным моментам. Принцип иерархии закреплен и в сознании.

Итак, важнейшей аксиологической предпосылкой эффективности права как социально-духовного регулятора является выражение им фундаментальных социальных и внутриличностных ценностей – равенства и иерархичности. Идеи сочетания равенства и иерархичности органично «вплетены» в ткань права, в базовые ценности правосознания. Поэтому думается, что и эффективность законодательства конкретного государства будет во многом зависеть от того, насколько адекватно и эффективно преломляет оно данные ценности к реалиям конкретного общества и государства, потребностям социального развития в данный исторический период.

Другая внутриличностная ценность, отражаемая законодательством и лежащая в основе его эффективности, – идея справедливости. Неотъемлемой предпосылкой эффективности права и норм законодательства является то, что они в той или иной мере отражают справедливость в конкретном пространственном и временном аспекте. Справедливость многими считается своего рода главным достоинством, на основе которого выводятся критерии индивидуального поведения и социальной жизни в целом [364]. В этом плане Г. Д. Гурвич писал, что «справедливость… обладает способностью напрямую создавать право: она не столько противопоставляет себя праву, сколько создает его. Справедливость не может служить основой для критики и оценки права, поскольку является одним из его элементов» [365]. Критикуя естественно-правовые доктрины, он отмечал: «Необходимость прочного порядка, безопасности и мира, собственно, и является сущностью справедливости, которая при любой попытке ее осуществления требует включения в систему позитивного права, поскольку только таким способом справедливость может быть осуществлена (такое осуществление означает установление баланса через эффективное согласование притязаний одних с обязанностями других)». Таким образом, Г. Д. Гурвич дает следующее определение права: «Право представляет собой попытку осуществить в данных социальных условиях идею справедливости (т. е. предварительного и по своей сущности многообразного примирения противоречивых духовных ценностей, воплощенных в данной социальной структуре) путем многостороннего императивно-атрибутивного регулирования, основанного на неразрывной связи между правопритязаниями и обязанностями; это регулирование обретает действенность через нормативные факты, которые придают регулированию социальную гарантию эффективности, и может в некоторых случаях обеспечивать выполнение своих требований посредством заранее установленного внешнего принуждения, что не предполагается как обязательное» [366].