Петер Ханс Тирген - Amor legendi, или Чудо русской литературы

Соответственно определение «обломовщина» уже грамматически получает пренебрежительную, «исключительно негативную окраску» [721]. Не случайно разрушающиеся дома в Обломовке описываются как «обломки» и «развалины», не случайно сам Обломов сравнивается с «дремлющей развалиной» (IV, 99, 127). Ольга же более всего боится, что «здание счастья» рухнет и погребет ее под своими развалинами (IV, 471). Со Штольцем, напротив, все время связываются образы полноты и глубины, «равновесия», «широкой дороги», «развития», «широкой арены всесторонней жизни», «яркой широкой картины» и т. п. (IV, 161, 164, 415, 453, 460, 466). Он обращает внимание как на физическое, так и на духовное, нравственное воспитание. Отвергая обман слепого воодушевления, он понимает простые значения «сердца и любви» (IV, 454, 166). В его жизни есть место не только «практическому» образованию, но и «эстетическому чувству» (IV, 157, 453). В жизненной норме Штольца отражается идеал «цельного человека», как он, прежде всего, описывается в шиллеровском триптихе о физическом, эстетическом и нравственном совершенствовании. В противовес Обломову – человеку-обломку – здесь воплощается идеал цельности.

Именно это противостояние части и целого принадлежит к основным положениям шиллеровских писем «Об эстетическом воспитании человека». Мы хотим здесь остановиться лишь на развитой в них теории о человеке-обломке. Для Шиллера высшая «конечная цель» человека состоит в преодолении чисто физического существования, в движении к «разумному назначению» через закон нравственности (VI, 176–177, 255 и др.). В каждом индивидууме существуют задатки «идеального человека» с « цельностью характера », в котором естественное стремление чувств гармонично сочетается с разумом (VI, 261. Курсив в оригинале. – П. Т. ). Если древние греки хорошо развивали эти задатки, то «неидеальная действительность» современности, по Шиллеру, выглядит совершенно иначе. Взаимное отчуждение людей, утрата адекватного восприятия действительности, «апатия» и варварство Французской революции свидетельствуют о том, что Просвещение было обречено. В письмах к принцу Ф.Х. фон Шлезвиг-Гольштейн Августенбургскому, предваряющих трактат Шиллера об эстетическом воспитании, говорится:

Просвещение, которым не без основания похваляются высшие сословия нашего времени, есть чисто теоретическая культура. И в целом оно демонстрирует столь мало облагораживающего влияния на образ мыслей, что более способствует тому, чтобы признаки разложения произвести в систему и сделать неисцелимыми. Утонченный и последовательный эпикуреизм начинает душить всякую энергию характера , все сильнее сжимающиеся оковы потребностей и увеличивающаяся зависимость человека от уз физического повсеместно ведут к тому, что принципы пассивности и страдающей покорности считаются высочайшей жизненной мудростью , отсюда ограниченность в мышлении, бессилие в действии [722].

Трактат о воспитании углубляет и заостряет эту мысль: вместо нравственного закона усиливаются, особенно среди представителей цивилизованных классов, «узы физического», «расслабление и порча характера». Современные люди погубили свои задатки и превратились в « обломки » и « захиревшие растения » (VI, 264). По мнению Шиллера, расхлябанность и нецельность суть приметы современного характера, так как законы и нравы, разум и фантазия, труд и наслаждение, усилие и вознаграждение «оторваны» друг от друга. Потеря принципа единства определяет нецельность человека; вывод Шиллера гласит: «Вечно прикованный к отдельному малому обломку целого, человек сам становится обломком …» (VI, 265) [723].

Эти люди-обломки, по Шиллеру, представляют собой лишь «безжизненные части» застывшего бытия, похожего на механическое движение «часового механизма» (IV, 265). Вспомним, что таким же образом – как часовой механизм – характеризуется сонная жизнь у Агафьи, что Обломов, подобно ему, неоднократно сравнивается с машиной (IV, 134; ср.: IV, 129, 132 – формула движения «взад и вперед», 344, 380, а также 356, 377, 384, 486). Обломовка маленького Илюши и вторая Обломовка у Агафьи, согласно шиллеровским положениям, действительно представляют собой «систему разложения». Обломовка – это развалины морально-эстетического воспитания.

Каковы же глубинные причины потери цельности и вместе с нею достоинства? Шиллер убежден: это леность мысли и поступков, базирующаяся на слабости воли. Особенно нехорошо, даже достойно презрения, « расслабление » тех людей, которые хоть и не нуждаются в борьбе за материальный достаток, но слишком уж покорно погружаются в леность и самообман. Шиллер, по сути, описывает Обломова, когда говорит о таких людях:

Они предпочитают сумерки темных понятий, вызывающих живое чувство, – причем фантазия создает по собственному желанию удобные образы , – лучам истины, изгоняющим приятные призраки их сновидений . Они основали все здание своего благополучия именно на этих обманах, которые должны рассеяться пред враждебным светом познания… (VI, 274).

Автономность и достоинство человека, по Шиллеру, заключается во «внутренней свободе» воли. Эта «царственная прерогатива» предоставляет воле «совершенно свободный выбор между обязанностью и склонностью» (VI, 258). Свобода воли является решающей инстанцией: «В человеке нет иной силы, кроме его воли, и только то, что уничтожает человека, смерть и потеря сознания, может уничтожить в нем внутреннюю свободу» (VI, 315). Тем самым утверждается ответственность человека за воспитание и самовоспитание. В то время как Штольц и Ольга характеризуются «силой воли», Обломов располагает лишь «скудным остатком» воли, а в конце «сила и воля» исчезают у него вовсе (IV, 99, 186, 189).

Размышления Шиллера, как он сам указывает, непосредственно связаны с Кантом и, прежде всего, с его статьей «Ответ на вопрос: что есть просвещение?» 1783 г. Знаменитое кантовское определение – превосходное объяснение «обломовского вопроса» и его причин:

Просвещение есть выход человека из несовершеннолетия, в котором он сам повинен. Несовершеннолетие – это невозможность жить собственным разумом, без чужого руководства. Вина этого несовершеннолетия не в недостатке разума, но в недостатке решительности и мужества обойтись без чьей-либо помощи. Sapere aude! Имей мужество обходиться собственным разумом! – таков девиз просвещения. Леность и трусость – причины того, что большая часть людей ‹…› в течение всей жизни охотно пребывает в несовершеннолетии [724].

Обломов страдает, это понимает каждый, от нерешительности, а не от «отсутствия разума». Обломова упрекают (в том числе и Ольга) не только в лености, но и в малодушии (IV, 338). «Природная лень» и «трусость сердца» – вот, по мнению Шиллера, причины стремления человека к «опеке» (VI, 273–274). Из-за неудачного воспитания в Обломовке герой в течение всего романа желает найти опеку. Этого он ждет не только от Штольца и Ольги, но и от Агафьи и Тарантьева. Лень, малодушие и «расслабление» являются, по Канту и Шиллеру, причиной того, что у человека пропадает его «назначение» (VI, 273–274).