Петер Ханс Тирген - Amor legendi, или Чудо русской литературы

Добрым и прекрасным, но слабым душам свойственно нетерпеливо настаивать на осуществлении своих моральных идеалов и огорчаться встречаемыми препятствиями. Такие люди ставят себя в грустную зависимость от случая, и можно всегда с уверенностью предсказать, что они уделят слишком много внимания материи в предметах морали и эстетики и не вынесут высшего испытания характера и вкуса (VI, 491).

Обломов – воплощение доброго, но слабого сердца, застывшего в оковах совершенно бессильных желаний. Но и от «сносного персонажа» мы, по выражению Шиллера, в конце концов «отворачиваемся с отвращением» (VI, 222). Штольц же, напротив, олицетворяя единение долга и склонности, в такой степени является поэтическим воплощением моральной силы, что выдерживает «высшее испытание характера», о котором шла речь в трактате Шиллера «О возвышенном» (VI, 491).

Обобщим сказанное. В письмах, воспоминаниях, статьях и романах Гончарова, прежде всего в «Обломове», прослеживаются связи с творчеством Шиллера. Это выражается в сходных идеях, образах, в обрисовке характеров и типе мышления. Уже заглавие романа «Обломов» можно считать отражением шиллеровской образности. Подобно Шиллеру, Гончаров пользуется противопоставлением части и целого. Человек-обломок Обломов противостоит «цельному человеку» Штольцу [731], творение противопоставляется творчеству. Даже физиономия и фенотип Обломова обозначены в сочинениях Шиллера. Если Обломов обладает «добрым сердцем», то и это обстоятельство не противоречит нравственной типологии Шиллера. Поэтому неудивительно, что именно он относится к тем «корифеям», о которых «прекрасный характер» – Штольц – постоянно напоминает Обломову. Творчество Шиллера было для Гончарова не только философской основой, но и просто «школой старых учителей».

Описание одежды литературных героев традиционно используется как средство создания лейтмотива, символизации и характеристики персонажей. В «Отцах и детях» Тургенева англофильский дендизм Павла Петровича наглядным образом проявляется в его манере одеваться; в романе Толстого «Анна Каренина» сигнификативным носителем значения выступает черное платье Анны (ч. 1, гл. 22); гардероб Беликова из чеховского «Человека в футляре» является зеркалом его характера. Названия предметов одежды могут даже становиться заголовками произведений, как это показывает гоголевская повесть «Шинель». Это обстоятельство находит свое лаконичное выражение в рассказе Г. Келлера «Kleider machen Leute» («Платье делает людей»). Поэтому неудивительно, что в последнее время в литературоведении столь большое внимание уделяется языку одежды, vestimentary markers , и области невербального поведения, nonverbal behaviour . Предлагаются даже термины для обозначения условных единиц указанных областей – «сигнема» и «вестема».

В гончаровском романе «Обломов» наиболее ярким символом из предметов одежды является халат Обломова. Слово «халат» происходит из арабского языка и обозначает в русском языковом употреблении широкую, свободного покроя домашнюю одежду восточного типа [733]. Производное от него прилагательное «халатный» может, помимо прямого значения, иметь и значение «небрежный, неряшливый, халтурный». Конечно, давно уже было замечено, что халат Обломова – в тексте романа в редких случаях встречается и его синоним «шлафрок» – является образным носителем значения инертности и бесформенности. Так, в самом начале романа об Обломове говорится:

На нем был халат из персидской материи, настоящий восточный халат, без малейшего намека на Европу, без кистей, без бархата, без талии, весьма поместительный, так что и Обломов мог дважды завернуться в него (IV, 8) [734].

Одновременно подчеркивается, что благодаря своей просторности и мягкости халат не только соответствовал «азиатской моде», но и покорялся Обломову, «как послушный раб». Почти сразу же после этого следует утверждение, что «Лежанье ‹…› было его нормальным состоянием» (8). Во второй части романа, когда Штольц и Ольга пытаются вырвать Обломова из летаргии «обломовщины» и решить «обломовский вопрос», разочарованный в самом себе Илья Ильич называет себя «изношенным кафтаном» (187), а чуть ниже автор комментирует:

Этот обломовский вопрос был для него [Обломова] глубже гамлетовского. Идти вперед – это значит вдруг сбросить широкий халат не только с плеч, но и с души, с ума ‹…› (189).

Тем самым однозначно заявлена символическая функция образа-мотива халата, направленного, прежде всего, на духовную и моральную сферу. При дальнейшем развитии действия надевание и снимание халата служат образному описанию перемены душевного состояния Обломова. Пока он восторгается идеалом активной, деятельной жизни, пока он признает правоту требования Штольца жить «без халата» (190), халат ему прямо-таки «противен» (195), жизнь в халате, халатную жизнь он не может себе больше представить (262) и велит «спрятать в шкаф» (308) свое злополучное облачение. Вместо него он заказывает «дорожное пальто» и опять начинает носить свой сюртук (190 и след.). В то время как дорожному пальто не суждено сыграть особой роли в жизни персонажа, поскольку Обломов так и не соберется с духом, чтобы предпринять путешествие, сюртук и фрак во второй и третьей частях романа служат показателями живого, активного отношения Обломова к Ольге Ильинской. Сюртук становится символом прогресса в образовании, трудовой морали, ответственности в любви.

Однако халат только на время оказывается вне игры. Вместе с другими вещами Обломова его перевозят на Выборгскую сторону к Агафье, где он вначале исчезает в чулане, оставаясь, однако, в любое время потенциально активизируемой домашней одеждой. И вот, когда Обломов начинает все сильнее и сильнее чувствовать, что динамичность и энергия Ольги превосходят его возможности, и ищет убежища под крылышком у Агафьи, на авансцене вновь появляется халат. Агафья достает его «из нафталина», находит его весьма пригодным и в шутку пророчествует в своей трагикомической и одновременно наивной дальновидности: «…может быть, наденете когда-нибудь ‹…› к свадьбе!» (341). Обломов вначале отказывается надеть его, но затем события опять обретают свой привычный ход. Агафья «укутывает» Обломова в халат, в удобную лень, как это делал еще его слуга Захар, когда после игры в снежки закутывал юного тогда барина в многочисленные шубы и укладывал спать, укрывая множеством одеял (ср.: 96 и 145). Это регрессия, впадание в пеленочное детство. Кстати говоря, уже в самом начале романа Обломов, зрелый мужчина, сравнивается с «новорожденным младенцем» (31).

В третьей части романа становится все яснее, что Обломов уступает требовательной Ольге как в любви, так и в активной жизни и не желает соперничать с ней в этом. И, как следствие этого, в конце третьей части, после того как Ольга предсказывает его крах, и он сам называет себя выражением обломовщины, Обломов вновь после длительного перерыва появляется в халате (376), который Агафья привела в порядок. И когда Захар опять облачает своего хозяина в халат, тот реагирует только вялым «Что это?» и не протестует, как он делал это прежде. Вскоре после этого он уже благодарен Агафье, которая выводит с халата пятна (390). Начиная с этого момента, Обломов так часто надевает халат, что через некоторое время пресловутое одеяние начинает расползаться по швам, и Обломов задумывается о покупке нового халата (429). Агафья и сама наслаждается сознанием того, что «халат и одеяла будут облекать, греть, нежить и покоить великолепного Илью Ильича» (477). В этом ракурсе Обломов в очередной раз предстает в виде ребенка, и лежанье вновь становится его нормальным состоянием.