Григорий Яковлев - Спорные истины «школьной» литературы

Советы Луки конкретны, как и его посильная помощь соночлежникам. Ваське Пеплу он рекомендует найти работу в Сибири. Три тысячи крестьян в эти годы отправились туда в поисках работы и лучшей жизни. И Пепел, который, помним, как-то упрекнул старика во лжи, потом поверил ему, стал готовиться к поездке в Сибирь, уговаривал отправиться с ним Наташу, мечтал вести честный образ жизни. Чем раньше он предпринял бы эту поездку, тем вернее бы распутал узлы, не совершил бы убийства и наверняка нашел бы работу.

Мнимые преступления и проступки Луки тенденциозно нанизываются на обвинительную нить. Вот, дескать, и ложные советы давал, и спасать Ваську в экстремальной ситуации, во время убийства Костылева, не бросился, не помешал убийству, а потом исчез, не объявил себя свидетелем. Но, во-первых, помешал – одну попытку убийства он предотвратил: умышленно устроил громкую возню на печи и «воюще позевывал», чем отпугнул заговорщиков, а потом объяснял Пеплу опасность его намерений. Во-вторых, в качестве свидетеля беспаспортному бродяге и беглому каторжнику оставаться было совершенно бессмысленно. «Какой я свидетель…» – уходя, произносит Лука. Пепла он бы не спас, а сам надолго сел бы в тюрьму. В-третьих, не надо ждать от Луки героического самопожертвования, его роль – другая. И тем паче он не революционный борец за свободу рабочего класса.

Но он не лжец и не безумец. «Безумным стариком» обозвали его недавно в телефильме о Максиме Горьком. О безумцах читает стихи Актер:

Эти стихи (второе четверостишие, как правило, не приводится), по мнению методистов, подтверждают иллюзорность предложений и советов Луки и его отрыв от реальных жизненных проблем. Но ведь в стихотворении Беранже мысль иная и отношение к «безумцам» отнюдь не негативное, скорее это гимн двигателям прогресса, апофеоз.

В учебнике В. В. Агеносова (статья о Горьком M. M. Голубкова) сказано: «Все (?) герои сходятся в том, что надежда, которую Лука вселил в их души, – ложная». Ошибочное утверждение. Не всех обнадеживал старик, поэтому обо всех нельзя говорить. Серьезно «обнадеживал» только Анну, Актера и Пепла с Наташей. Покойная Анна не могла ничего сказать, а надежды Актера и Пепла не сбылись не по вине Луки. И ни на чем герои не сходятся. Положительно отзываются о Луке в четвертом акте Клещ, Настя, Татарин, Сатин (о нем – особый разговор). На чем основано заключение М. М. Голубкова – неясно.

Но рассказы Луки о работе в Сибири и о бесплатных лечебницах могли показаться обитателям ночлежки вымыслом, ибо они об этом ничего никогда не слышали и не читали, а полуобразованные Барон и Сатин вращались в иной сфере, а позднее их кругозор был ограничен тюрьмой. Скажи современному Маугли, всю жизнь проведшему в джунглях, что существуют компьютеры, обладающие феноменальной памятью, что в каждом доме есть телевизор и т. п., он же вспыхнет, если хоть немного владеет речью: «Зачем ты всё врешь?» Кроме того, ночлежники, за исключением Татарина, либо не верят в Бога, либо ни во что не верят (Барон, Бубнов).

В учебниках пишут, что Луке Горький противопоставил Сатина и что гордый Сатин разоблачает Луку: «Горький показывает в нем человека, при всех испытаниях сохранившего человеческое достоинство и веру в лучшую жизнь» (учебник Л. И. Тимофеева). «Знаменитый монолог Сатина о человеке, в котором он утверждает необходимость уважения вместо жалости, а жалость рассматривает как унижение, – выражает иную жизненную позицию» (учебник В. В. Агеносова). Но уж если Сатин и Лука антагонистичны, то положительной персоной будет, скорее, Лука. Кто такой Сатин? Такой же подонок, как и многие, если не хуже; причем если Лука призывает своим трудом добиться перемен в жизни и дает дельные советы (когда может это сделать), чуток и заботлив, то Сатин, эгоистично, грубо и высокомерно общающийся с ночлежниками, обзывающий их «скотами», «тупыми, как кирпичи», «огарками», «дубьем» и т. п., предлагает единственный выход – ничего не делать, «обременять землю», и сам не расположен трудиться. Убийца, пьяница, мошенник, равнодушно и жестоко относящийся к живым и погибающим людям, готовый за пятак на всё, – и это «человек, сохранивший достоинство и веру в лучшую жизнь»?! И он еще декламационно провозглашает уважение к человеку! Впрочем, в этом случае он повторяет мысли и слова Луки, и прав Горький, сказав, что они чуждо звучат в устах Сатина. Сатин берет под защиту Луку, называет его умницей, понимающим, что правда заключена в человеке и его возможностях, искренне жалевшим людей и только поэтому обманывавшим их, но вовсе не шарлатанившим.

Лука произвел сильное впечатление на Сатина, старик «из головы вон не идет». В известных монологах он по существу излагает постулаты Луки: и об уважении к человеку, и о том, что человек «всё может» (мысли Горького, некоторые из них дословно прозвучат через год в поэме «Человек»). Оправдав Луку и одарив его панегириком, а после одного из монологов предложив выпить за его здоровье, Сатин переходит к обобщениям, которые критиками восприняты как выпад непосредственно против Луки и его взглядов. Но было бы нелогично, сказав столько добрых слов о старике, тут же устроить атаку на него. Думаю, что не Луку имеет в виду Сатин. Да и сам Горький обмолвился: «Но из утешений хитрого Луки Сатин сделал свой вывод – о ценности всякого человека». Да, именно об этом неоднократно говорил Лука. Как видно, он в известной степени оказался наставником ночлежного оратора. «Человек – может добру научить…» – убеждал Лука. Чему-то научил Сатина, чему-то не успел научить. Упомянув о многих лжецах, Сатин быстро переводит монолог в классово-политическую плоскость: «Ложь оправдывает ту тяжесть, которая раздавила руку рабочего… и обвиняет умирающих с голода…» Лука к этому не имеет отношения: не оправдывал «тяжесть» и не обвинял «умирающих с голода». А в ночлежке есть всего один бывший рабочий – Клещ, бессердечный индивидуалист, о котором Горький в 30-х годах резко отозвался, отделив его от рабочего класса: «…новой правды он не чувствует и не понимает». Но и ему Лука ничего плохого не сказал и не сделал. Ложь, говорит Сатин, нужна тем, «кто живет чужими соками». Это можно отнести к ханже, крохобору и кровопийце Костылеву, к его остервенелой жене Василисе, но уж никак не к Луке.