Григорий Яковлев - Спорные истины «школьной» литературы

Развитию интереса тут мешает и психологический барьер, ибо известно, что всё обязательное, принудительное бывает для юных невыносимо скучным. Споры, если поддерживать и поощрять их, возникают уже вокруг «скучного» образа Катерины Кабановой, в особенности после знакомства с противоборствующими статьями о ней Добролюбова и Писарева. Приходится решать весьма сложные для десятиклассников проблемы человеческих отношений. Но дело в том, что проблемы эти существуют и поныне, и волнуют они шестнадцатилетних школьников не меньше, а больше, нежели домостроевский быт и засилье купцов-самодуров.

Всего лишь за полгода до встречи с Катериной те же мальчики и девочки в девятом классе восхищались Татьяной Лариной, в которой сознание долга восторжествовало над чувством любви. Правда, В. Г. Белинский не пощадил и не похвалил за это любимую героиню Пушкина, но и учитель, и учебник, конечно, взяли ее под защиту, так же, впрочем, как и Катерину, полностью находящуюся во власти эмоций. А пройдет еще немного времени – преподаватель, возможно, выразит симпатии грешной Анне Карениной. Как же быть не окрепшим в жизненных ситуациях, но пытающимся постигнуть этику и психологию семейной жизни юношам и девушкам? Они спорят, и не надо гасить страстей, не надо бояться подобных тем, нужно только помочь разобраться. Не берусь называть это диспутом, но по существу он идет, порой возникая стихийно.

Фигура Базарова потребовала уже настоящего диспута, и я впервые почувствовал, как выросли духовно мои спорщики, в первом классе нисколько не сомневавшиеся в знании того, «что такое хорошо и что такое плохо».

Следующий диспут готовился еще более основательно и проводился «по всем правилам». Это «суд» над Раскольниковым. Ребята только-только прочли роман. По опыту они уже знали, что в учебник сейчас лучше не заглядывать. Я, разумеется, никаких решений не подсказывал, а только поставил перед спорящими некоторые вопросы для «затравки». За неделю до этого урока десятиклассники распределили роли: судья, четыре обвинителя, четыре адвоката, свидетель обвинения и свидетель защиты, два репортера. И, конечно, сам Раскольников. Остальные – присутствующие в зале суда и участники процесса. Все это не вполне соответствует юридическим нормам, но весьма удобно для выполнения наших задач. А какие у нас задачи? Обвинители разоблачают страшную теорию и практику Раскольникова, а защитники стараются вспомнить все хорошее, что есть в этом человеке, некоторые пытаются оправдывать и его идеи. Я же думаю на уроках о том, как развить у моих дорогих взрослеющих мальчиков и девочек умение разбираться в людях и их поступках, как отвратить их навсегда от всего злобного, бесчеловечного, несправедливого, безнравственного, научить думать, читать, говорить, благородно, осмысленно и целеустремленно жить.

Это и учебное занятие, и игра, и импровизированный спектакль. Выросли наши воспитанники. Теперь они ведут спор практически без моего участия.

«Прошу встать! Суд идет!» – это еще мои слова. Открывается дверь, входит судья, за ним – остальные. На скамью подсудимых садится Раскольников. Обвинители и защитники обмениваются вопросами. Страсти накаляются, ребята удивительным образом входят в роль, а иной раз ведут себя совершенно непредсказуемо. Помню, как во время процесса Люба Стрельникова, по натуре эмоциональная, но обычно сдержанная девочка, напряженно и нервно наблюдала за происходившим в зале суда и вдруг, даже не попросив слова, вырвалась вперед и, отстранив вялого «законного» свидетеля, закричала: «Я видела. Я все видела!» – и торопливо, с неподдельными слезами на глазах, стала рассказывать о преступлениях Раскольникова. И даже привыкшие ко многому одноклассники ошеломленно затихли. Диспуты такого рода привлекают прелестью экспромта. Задают вопросы репортеры, щелкают фотоаппараты, звенит утихомиривающий колокольчик. Урок идет к концу. Последнее слово подсудимого Родиона Романовича. Несколько фраз солидно произносит круглолицый Толя Кузьмин – судья (он потом поступит на юридический факультет). А приговор выносит весь класс путем голосования, и тут многое зависит от того, как поработали обвинители и адвокаты. Но, как правило, это приговор более суровый, нежели в романе Достоевского. Наши молодые люди не могут простить ни жестокого убийства двух женщин, ни создания антигуманной теории, оправдывающей злодеяния.

Репортажи о судебном процессе чаще всего пишутся с юмором, хотя на уроке было не до смеха. Названия газет изобретаются репортерами. Тут вы встретите и «Весть», и «Судебные ведомости», и «Скул ньюз», и даже «Вечерний синус». Если диспут прошел удачно, интерес к изучаемому материалу обеспечен, и последующие уроки доставляют радость и мне, и ученикам. И если по горячим следам, сразу после «суда», а не после изучения романа Достоевского предложить написать сочинение, то нетрудно догадаться, что учитель получит работы, не покрытые «хрестоматийным глянцем». В них могут быть и ошибочные мысли, и неточности, но это будет драгоценное, свое, самостоятельное суждение. И не надо деспотически навязывать личную точку зрения: гораздо важнее знание материала, «система доказательств», свой взгляд на вещи. Темы сочинений тоже должны давать простор для собственных размышлений. Поэтому безусловно лучше, например, тема «Верна ли теория Раскольникова?», чем «Крах идеи Раскольникова», нередко рекомендуемая методистами.

Дискуссионные возможности заложены во многих разделах школьного курса литературы: Наташа Ростова, Лука и Сатин, Левинсон, герои современных книг. Широкое поле! Впрочем, кто же против полемики? На словах, вероятно, все – за. Но побывайте на уроках, и убедитесь, что спор – редкое явление. Да и один-два диспута, проведенные в классе, не научат ребят отстаивать свои взгляды. Необходимо, чтобы детей учили думать и спорить с первого по одиннадцатый класс, чтобы этим занимался коллектив педагогов, а не отдельный учитель.

Учителей волнует не только вопрос о том, какие произведения надлежит изучать в школе, но и другая, не менее важная проблема: а так ли, как надо, мы преподносим детям шедевры классики? Отвечает ли школьная методика духу и требованиям нашего времени?

Большинство статей, включенных в этот сборник, опубликованы в последнее десятилетие. Печатались они в «Литературной газете», «Московской правде», «Учительской газете», в журнале «Литература в школе» и газете «Литература».

Читатели говорят мне, что это «новые подходы к изучению классики». Может быть. Но я не стремился во что бы то ни стало открывать Америку. И что такое «новый подход»? Не вернее ли говорить о новой трактовке произведений? Но и это не было целью. Когда впервые кем-то анализируется роман или определенные аспекты его, то критик не скован авторитетными мнениями, суждениями; он – открыватель, проторенный путь ему не грозит. А что делать, если перед тобой лежит известнейшее творение, о котором за многие десятилетия написаны сотни статей, канонизированные оценки давно вошли в школьные учебники и ты сам по ним учился, а потом нечто подобное внушал своим ученикам? Сложно.