Олег Лекманов - «Жизнь прошла. А молодость длится…» Путеводитель по книге Ирины Одоевцевой «На берегах Невы»

В финале комментируемого фрагмента точно цитируется зачин стихотворения Ростопчиной “Нашим будущим поэтам” (1841), написанного после известия о гибели Лермонтова (приводим полный текст стихотворения по первой публикации):

A quoi servent vos vers de flamme et de lumière?

A faire quelque jour reluire vos tombeaux?

(333, с. 5–6)

Первые четыре строки этого стихотворения не цитируются Висковатовым, но зато их приводит в своей нашумевшей в эмиграции статье “Кровавая пища” 1932 г. Ходасевич (384, с. 3), возможно, в свое время и актуализировавший эти строки в памяти О.

С. 163 …хотя Наполеон и называл предчувствия “глазами души”. – Сравните фиксацию этих слов Наполеона в дневнике его адъютанта, генерал-лейтенанта Гаспара Гурго: “Les pressentiments sont les yeux de l’âme” (“Предчувствия – это глаза души”) (440, с. 439). На этот источник мне указал А. Долинин.

С. 164–166– Сейчас 1814 год. – …навсегда наложив на нее свою печать… – Сравните у Висковатова:

“Хотя старушка Арсеньева впоследствии охотно говорила о счастливом своем супружестве, но, в действительности, сравнительно молодой муж чувствовал себя, кажется, не вполне счастливым с властолюбивою женой. Он увлекся соседкой помещицей, княгиней или даже княжной Ман-вой. Елизавета Алексеевна воспылала ревностью к своей счастливой сопернице и похитительнице ее прав. Между женою и мужем произошла бурная сцена. Елизавета Алексеевна решила, что нога соперницы ее не будет в Тарханах. Между тем как раз к вечеру 1-го января охотники до театральных представлений Арсеньевы, готовили вечер с маскарадом, танцами и театральным представлением пьесы – шекспировского «Гамлета» в переводе Висковатова. Гости начали съезжаться рано. Михаил Васильевич постоянно выбегал на крыльцо прислушиваясь к знакомым бубенчикам экипажа возлюбленной им княжны. Полная негодования Елизавета Алексеевна следила за своим мужем, с которым она уже несколько дней не перекидывалась словом. Впоследствии оказалось, что она предусмотрительно послала навстречу княжне доверенных людей с какою-то энергическою угрозою. Княжна не доехала до Тархан и вернулась обратно. Небольшая записка ее известила о случившемся Михаила Васильевича.

Что было в этой записке? Что вообще происходило между Арсеньевым и женой?.. Дело кончилось трагически. Пьеса разыгрывалась господами, некоторые роли исполнялись актерами из крепостных. Сам Арсеньев вышел в роли могильщика в V действии. Исполнив ее, Михаил Васильевич ушел в гардеробную, где ему и была передана записка княжны. Пришедшие затем гости нашли его отравившимся. В руках он судорожно сжимал полученное извещение” (348, с. 8–9).

С. 166 …мне вдруг захотелось, чтобы через много лет после моей смерти какое-нибудь молодое существо плакало обо мне так, как вы сейчас плачете. Как по убитом женихе… – Возможно, намек О. на ситуацию “Заблудившегося трамвая” (1919) Гумилева:

(122, т. 2, с. 49)

С. 167– По Платону, любовь одна из трех главных напастей, посылаемых богами смертным… – Ничего подобного ни в одном из своих сохранившихся диалогов Платон не писал. Впрочем, в начале диалога “Федр” он устами Сократа обличил ту разновидность любви, которая является лишь прирожденным стремлением к наслаждению.

С. 167–168 О своей безумной и мучительной любви к Анне Ахматовой… – …побывавшему в Бютт Шомон. – В июне 1907 г. Гумилев из Петербурга приехал в Севастополь, где на даче Шмидта жила Анна Горенко. Здесь поэт сделал ей предложение и получил отказ. В октябре Гумилев вновь предложил Горенко стать его женой, и она снова его не приняла. С этими двумя отказами Ахматова в записной книжке 1963 г. связала две попытки самоубийства, предпринятые Гумилевым во Франции: он “от обиды и ревности ездил топиться в Трувилль… <���…>…он рассказывал Ал<���ексею> Толстому, что из-за меня травился на fortifications” (143, с. 362).

В финале этой записи Ахматова ссылается на монолог Гумилева 1908 г., который в 1921 г. был воспроизведен в мемуарах А.Н. Толстого (возможно, с обычными для него беллетристическими неточностями):

“Я сделал усилие, чтобы пошевелиться, и услышал стон. <���…> Я начал понимать, что лежу навзничь и гляжу на облака. Сознание медленно возвращалось ко мне, была слабость и тошнота. С трудом наконец я приподнялся и оглянулся. Я увидел, что сижу в траве на верху крепостного рва в Булонском лесу. Рядом валялся воротник и галстук. Все вокруг – деревья, мансардные крыши, асфальтовые дороги, небо, облака – казались мне жесткими, пыльными, тошнотворными. Опираясь о землю, чтобы подняться совсем, я ощупал маленький, с широким горлышком пузырек, – он был раскрыт и пуст. В нем, вот уже год, я носил большой кусок цианистого калия, величиной с половину сахарного куска. Я начал вспоминать, как пришел сюда, как снял воротник и высыпал из пузырька на ладонь яд. Я знал, что, как только брошу его с ладони в рот, – мгновенно настанет неизвестное. Я бросил его в рот и прижал ладонь изо всей силы ко рту. Я помню шершавый вкус яда.

Вы спрашиваете, – зачем я хотел умереть? Я жил один, в гостинице, – привязалась мысль о смерти. Страх смерти мне был неприятен… Кроме того, здесь была одна девушка…” (260, с. 38).