Олег Лекманов - «Жизнь прошла. А молодость длится…» Путеводитель по книге Ирины Одоевцевой «На берегах Невы»

С. 199 Встретив знакомого, он сейчас же присоединялся к нему… – А там, наверно, угостят чем-нибудь вкусным. – Вариация характеристики, данной Мандельштаму в мемуарном очерке Ходасевича “ДИСК”: “…в часы обеда и ужина появлялся то там, то здесь, заводил интереснейшие беседы и, усыпив внимание хозяев, вдруг объявлял:

– Ну, а теперь будем ужинать!” (386, 14 апреля, с. 5).

С. 200–201 В писательском коридоре отапливались печками-“буржуйками”. – …в бывшие хоромы Елисеевых. – В очерке “ДИСК” сосед Мандельштама по Дому искусств Ходасевич рассказывает о печах в этой части дома по-другому:

“Достоинством нашего коридора было то, что в нем не было центрального отопления: в комнатах стояли круглые железные печи доброго старого времени, державшие тепло по-настоящему, а не так, как буржуйки. Правда, растапливать их сырыми дровами было нелегко, но тут выручал нас банк. Время от времени в его промерзшие залы устраивались экспедиции за картонными папками от регистраторов, которых там было какое-то неслыханное количество. Регистраторы эти служили чудесной растопкой, как и переплеты столь же бесчисленных копировальных книг. Папиросная же бумага, из которой эти книги состояли, шла на кручение папирос. Этой бумагой «Диск» снабжал весь интеллигентский Петербург” (386, 14 апреля, с. 5).

Ходасевич пишет и о мучительных попытках растопить буржуйку, которые предпринимались Пястом и Акимом Львовичем Волынским (1861–1926) (там же). Сравните в очерке самого Мандельштама “Шуба” о Викторе Шкловском: “Комнаты нам недотапливали, зато тут же в доме находились девственные залежи топлива: брошенный банк, около сорока пустых комнат, где по колено навалено толстых банковских картонов. Ходи кому не лень, но мы не решались, а Шкловский, бывало, пойдет в этот лес и вернется с несметной добычей. Затрещит затопленный канцелярским валежником камин…” (227, т. 3, с. 24).

К чему это петушье восклицанье, пока огонь в Акрополе горит – или, вернее, не хочет гореть? – Шуточная переделка строк из стихотворения Мандельштама “Tristia” (1918):

(226, т. 1, с. 73–74)

Мы все сойдем под вечны своды, / И чей-нибудь уж близок час. – Точная цитата из стихотворения Пушкина “Брожу ли я вдоль улиц шумных…”:

(317, т. III, кн. 1, с. 194)

А потому позвольте мне вернуться к Еврипиду… – Лозинский не переводил трагедий Еврипида (главным русским переводчиком Еврипида был И. Анненский).

С. 201 В Доме искусств, или, как его называли сокращенно, в Диске, всегда было шумно и многолюдно. – …с визгом и хохотом по залам. – Сравните в двух фрагментах очерка Ходасевича “ДИСК” (в данном случае, как и в ряде других, речь, вероятно, должна идти не про заимствования О. у Ходасевича, а про их общие реальные воспоминания):

“После лекций молодежь устраивала игры и всяческую возню в соседнем холле – Гумилев в этой возне принимал деятельное участие. Однажды случайно я очутился там в самый разгар веселья. «Куча мала!» – на полу барахталось с полтора десятка тел, уже в шубах, валенках и ушастых шапках. <���…>

Коридор упирался в дверь, за которой была комната Михаила Слонимского… <���…> Сюда же в дни дисковских маскарадов и балов (их было два или три) укрывались влюбленные парочки. Богу одному ведомо, что они там делали, не смущаясь тем, что тут же, на трех стульях, не раздеваясь, спит Зощенко, которому больное сердце мешает ночью идти домой” (386, 7 апреля, с. 9).

С. 201 В предбаннике, разрисованном в помпейском стиле, стояла статуя Родена “Поцелуй”, в свое время сосланная сюда тогдашней целомудренной владелицей елисеевских хором за “непристойность”… – О. путает: в ДИСКе находился подлинник не “Поцелуя” (1889), а другой знаменитой парной статуи Огюста Родена (François-Auguste-René Rodin; 1840–1917) – “Вечная весна” (начало 1900-х гг.) (см. вкладку к нашему путеводителю). В 1923 г. он был передан в собрание Эрмитажа. Сравните с описанием из очерка Ходасевича “ДИСК”: “Квартира была огромная, бестолково раскинувшаяся на целых три этажа, с переходами, закоулками, тупиками, отделанная с убийственной рыночной роскошью. Красного дерева, дуба, шелка, золота, розовой и голубой краски на нее не пожалели. Она-то и составляла главный центр «Диска». Здесь был большой зеркальный зал, в котором устраивались лекции, а по средам – концерты. К нему примыкала голубая гостиная, украшенная статуей работы Родэна, к которому хозяин питал пристрастие – этих Родэнов у него было несколько” (386, 7 апреля, с. 9).

С. 202 Но теперь еще зима… – …не соответствует действительности. – Напомним, что О. писала свою книгу кусками, многие из которых затем публиковала в “Новом журнале”, “Мостах” и “Русской мысли”. Это привело к неизбежным повторам в ее повествовании. Так произошло с комментируемым фрагментом.

С. 202 За длиннейшим столом Добужинский и молодой художник Милашевский… – Помилуйте! Мы без этого… – Художник, участник объединения “Мир искусства” и один из организаторов ДИСКа Мстислав Валерианович Добужинский (1875–1957) был учителем и покровителем художника Владимира Алексеевича Милашевского (1893–1976). В частности, именно Добужинский устроил для Милашевского комнату в ДИСКе (238, с. 182). В мемуарах Милашевский не забыл написать о том, что в Доме искусств, “кроме обычного обеда для «прикрепленных» по отрываемым талонам карточек”, он “мог за особую плату получать какие-то котлеты, без которых совсем бы погиб” (там же, с. 183).