Владимир Елистратов - Неопавшие листья русского языка

Можно сказать, что развитию слова «болезнь» «тон» задали сначала медики, а потом, уже в XIX веке, а особенно — в XX — политики, социологи, экономисты.

Наши далекие предки, ничего не знавшие о медицине, говорили «хворь», «хвороба», «недуг», «болесть», «боля». Насчет болезни они выражались вроде бы общо, но вместе с тем метко: «Болезнь и поросенка не красит», «Не всякая болезнь к смерти» и т. п.

«Боль» и «болезнь» всегда мыслились и как физическое нездоровье, и как нравственный недуг, и как некая беда, напасть («В нашей волости лихие болести» — беды, например, неурожай, падеж скота).

Если рассматривать древнейшую этимологию этого корня, то мы увидим, что в целом «боль» («bal», «bol», «bel») в индоевропейских языках есть по сути синоним зла. «Боль» — это бедствие, пагуба, злость, несчастье, мучение, ехидство, гибель, уничтожение, вред. И все это касается и человеческого тела, и человеческой души, и общества, и природы, и мира в целом.

Слова «боль», «болеть», «болезнь» — очень синтетические (вернее, синкретические, то есть выступающие в первоначальном, исконном единстве, неразрывной связи) и мудрые. Они говорят нам о теснейшей взаимосвязи физического и духовного, личного и общественного, единичного и общего, «микрокосма» и «макрокосма». А еще, как это ни странно, слова эти очень оптимистичны. Ведь болезни лечатся: «Не всякая болезнь к смерти».

В XIX веке в моде были естественные науки, прежде всего — биология, физиология, затем — психология, и люди стали говорить о физических болезнях и нашли их тысячи и тысячи. И были найдены тысячи и тысячи способов излечить болезни. Но почему-то чем успешнее лечились болезни, тем больше их возникало.

И тогда же, в XIX веке, особенно во второй его половине, стали активно развиваться социальные науки. И люди активно заговорили о социально-экономических болезнях, которые необходимо лечить. Но лечить их оказалось очень трудно, пожалуй, еще труднее, чем физические.

И на протяжении всей истории человечества настойчиво звучала мысль о том, что корень зла — нравственные, духовные болезни. И шли бесконечные философские и религиозные диспуты и бесконечные идеологические и религиозные войны. А общества продолжали быть духовно больными.

Получается, что медики, психологи, социологи, экономисты, богословы, философы и т. д. и т. п. понимают слово «болезнь» по-разному. И каждый лечит свое.

А может быть, это синкретично-мудро-оптимистичное слово уже само по себе — универсальное лекарство и панацея от всех болезней? Надо только правильно его прочитать…

Мы все знаем, что у Софии (Мудрости или Премудрости) было три дочери — Вера, Надежда и Любовь. Это — женские имена, имена святых мучениц и наименования трех главных христианских добродетелей.

Согласно легенде, три сестры-христианки были казнены во II веке н. э. по приказу императора-язычника Адриана. Старшей сестрой была Вера. Когда ее казнили, ей было всего 12 лет.

Такова легенда.

Вера — важнейшая христианская добродетель. Надо сказать, и не только христианская. Любая религия в конечном счете зиждется на вере. Но вера — это и в целом основа любой человеческой жизни вне зависимости от того, религиозен ли человек или нет.

И о том, что вера — это очень и очень важное слово языка (а может быть, и самое важное), говорит его значение.

Что такое вера ? Толковые словари отвечают на этот вопрос так.

Во-первых, это готовность что-либо признать, поверить во что-либо. Иначе говоря — желание, предрасположенность, внутренняя потребность «подружиться» с миром.

Во-вторых, это твердая надежда на эту «дружбу».

В-третьих, это убежденность, уверенность, отсутствие сомнений в том, что это желание осуществится, то есть вера, близкая к религиозной или собственно религия.

Получается: 1) человек хочет верить, 2) человек на это надеется, 3) человек окончательно верит.

Перед нами словно бы три этапа «уверования» человека во что-либо, его внутреннего пути к вере, которая в конечном счете представляет собой не что иное, как своего рода договор человека с миром, с жизнью.

Мы часто говорим: «нужно во что-то верить». Это можно перевести так: «человеку нужна какая-то твердая связь, скрепа с миром, мостик, соединяющий человека с его жизнью».

Мы говорим: «нужно поверить в себя». Все правильно: человек должен быть в ладу, в гармонии с самим собой.

И не случайно прилагательное от существительного вера — верный, то есть надежный, преданный, правильный, истинный, стойкий, прочный, иначе говоря, исполненный веры и вызывающий веру, доверие.

Если задуматься, то вера — это и надежда, и любовь, и мудрость. Все эти слова, в свою очередь, включают в себя значения друг друга. Они — своего рода «глубинные синонимы».

Очень важно, что вера — не абстракция, не «взгляд и нечто», что легко можно в любой момент радикально поменять или «подкорректировать». К сожалению, в современном речевом обиходе, если говорить о светской, а не о церковной речи, данный корень стал более легковесным, он заметно «девальвировал».

В жаргоне появились всевозможные верняки. Стал активно тиражироваться уголовно-бандитский «слоган» не верь, не бойся, не проси. Еще в восьмидесятые годы американский президент Рональд Рейган на удивление всем советским людям произнес по-русски русскую же пословицу доверяй, но проверяй (trust, but verify). С тех пор ее постоянно вспоминают и проверяют. Пословица, конечно, правильная и точная, но отражающая лишь чисто прагматическую, если угодно — американскую, грань концепта веры.

На самом же деле — веру переменить — не рубаху сменить. Все значительно серьезнее.

В древнерусском языке слово вера имело, помимо других значений, одно чрезвычайно важное: присяга, клятва, обещание.

Вопрос наших предков в чем твоя вера? на нашем современном языке звучал бы примерно как что ты обещаешь делать, присягу кому и на что ты принял, кому и в чем ты поклялся?

Кстати, тот же корень у древних германцев означал правду, истину, дружбу, обещание, договор.

Вера — это прежде всего обещание действовать (вера без дел мертва).

Это активное, действенное, творческое значение корня вера лишь теплится в нашей повседневной речи. Даже сочетание супружеская верность воспринимается в наши дни как стилистически возвышенное, отчасти даже напыщенное. Вместо хранить супружескую верность современные люди предпочитают сказать не изменять. Какое уж тут но я другому отдана, и буду век ему верна…

Даже наречие наверное в значении «верно, точно, несомненно» почти ушло из нашей речи. И уступило место вводному слову наверное — «может быть, вероятно, возможно».