Владимир Елистратов - Неопавшие листья русского языка

Мы уже не говорим: я это наверное знаю. Мы говорим: это, наверное, так …

Какую же веру мы выбираем? Которая наверное вера или вера, наверное?..

Давайте определяться.

В русской речи XX — начала XXI века слово «власть» употребляется в подавляющем большинстве случаев в очень специфическом значении. Причем значении очень «лукавом», «мерцающем», «подмигивающем», можно сказать, мистико-конспирологическом.

Дело тут в следующем.

Если говорить самым общим образом, это слово имеет три значения: 1) право и возможность распоряжаться, подчинять («жена находится под властью мужа»); 2) политическое господство, органы государственного управления («потерять власть в стране»); 3) люди, которые наделены соответствующими полномочиями («власти Калмыкии»). Строго говоря, в третьем значении слово должно употребляться во множественном числе.

В наше время слово «власть» часто обозначает некую безликую стихийную силу, как правило, злую. Вместе с тем эта сила в различных контекстах упрямо олицетворяется: «Власти нет дела до народа», «Власть не хочет вступать в диалог с людьми» и т. п.

С одной стороны, считается, что люди, «попадающие во власть» (синоним — «обойма»), как бы перестают быть людьми, они становятся автоматами-«нелюдями», отформатированными гуманоидами, бездушными аппаратными деталями. С другой — СМИ постоянно показывают живых представителей власти, «вполне себе» человекоподобных, хотя и изрядно надоевших.

В советском XX веке «власть» в массовом сознании мыслилась идеологически как мощная стихийно-олицетворенная сила. «Положительная» или «отрицательная», но — сила. Все три значения слова выступали в резонирующем синтезе.

В XXI веке практически «отпало» первое значение, то есть у власти, в общем-то, нет «права и возможности» подчинять своей воле народ. По сути слово «власть» сейчас имеет то же значение, что и слово «тирания» у древних греков (по-гречески «тиран» — это не «нехороший», тоталитарный диктатор, а тот, кто пришел к власти незаконным путем, хитростью или силой «хапнул власть» и по своим духовным качествам абсолютно не достоин быть «властью»). Подтекст «тиран» «присоседилось» к слову «олигарх», одной из самых расхожих лексем современной русской речи.

«Власть» в русском языке сейчас — это примелькавшийся «клан шустрых тиранчиков-олигархов», связанных круговой порукой, ворующих, тянущих к власти своих родственников, но при этом — постоянно ссорящихся, скандалящих, обижающихся друг на друга и т. п. Все идет к сужению семантики слова до третьего значения, причем еще более специфического: это некий спектакль с участием лиц, облеченных властными полномочиями.

История слова «власть» в русском языке в значительной мере трагична.

Вообще-то слово восходит к общеиндоевропейскому корню, имевшему значение «сила», «сильный», «быть сильным». Однокоренные слова в разных индоевропейских языках могли означать храбрость, здоровье, героизм, обоснованность, вескость (ср., например, английские слова «valiant», «valid» и др.)

Русским словам «володеть», «волость» никак не меньше тысячи лет. «Волость» значило 1) власть, 2) право (возможность, воля), 3) государство и 4) страна (позже — часть страны, округ). Если попытаться дать синтетическое определение русского слова «волость», а затем церковнославянского «власть», то получится примерно так: «право государства на власть в стране» или «страна, имеющая право на государственную власть».

Сейчас компонент значения «страна» вообще растворился. (Сравните, к примеру, в чешском языке «vlast» — это родина, отечество, а «vlada» — правительство.) Но по большому счету это несправедливо. «Власть», «волость» — это и есть Родина, и «малая» и «большая».

Все реже в русском языке слово власть употребляется в значении право, возможность («под властью чувств», «Господи, твоя власть!» и т. п.). В данном случае в слове «власть» заложена очень мощная идея. Власть — это волевое, космическое начало (в противовес хаосу), подавляющее эмоциональную неразбериху, анархию, «бардак». Не случайно в Небесной Иерархии Дионисия Ареопагита Власти (наряду с Господствами и Силами) отвечают за управление чувствами человека. Происходит подмена идеи власти как исконно присущей человеку внутренней потребности к вселенскому порядку идеей власти как потребности «пролезть наверх» и «приобрести власть» («властолюбие»). А тут еще и Ницше со своей «волей к власти»!

С XIX века в русском языке, во многом из-за либерально-демократической риторики, слово «власть» («власти») становится фактическим антонимом слова «народ». Калька «народовластие» (от греческого «демократия») парадоксальным образом лишь усугубила эту оппозицию: народовластие как задача (ср. зафиксированный неологизм «народодержавный») — это априори антоним существующей «власти». Власть — это что-то «плохое наверху», а народ — «хорошее внизу», и их конфликт неизбежен (ленинское «верхи не могут, низы не хотят»). Власть нужно «контролировать», необходима «ротация» власти и проч. То есть слово «уходит» в утилитарнополитическую, кадрово-управленческую зону.

Необходимо всячески избегать употребления этого слова в утилитарно-технологическом контексте. Нужна ротация не «власти», а «управленческого аппарата». Не надо говорить о «людях власти», «властных структурах» или утверждать, что «власть считает, что…». Пусть речь идет о руководителях, управленцах, начальниках, высокопоставленных лицах такого-то эшелона.

По всей видимости, стратегически очень верной была бы постановка вопроса о реанимации термина «волость», возможно, в качестве обозначения административно-территориальной единицы или в качестве наименования некоего местного общественного органа самоуправления, вроде совета.

Вообще необходимо воздержаться от употребления слова «власть» в негативном контексте. Не надо «ругать власть» — не потому, что ее «управленцев» не за что ругать и критиковать, а потому, что это семантически бессмысленно и совершенно неконструктивно (это все равно что ругать землю, которая ни в чем не виновата, или критиковать желание любого нормального человека навести порядок). И кроме того: употребляя это слово в негативных или утилитарных контекстах, мы не добьемся ничего, кроме его дальнейшего выхолащивания.

В лингвокультурософии неоднократно и настойчиво поднимался вопрос о соотношении слов «свобода» и «воля» (эту проблему обсуждали Бердяев, Франк и др.). И всячески подчеркивалось, что «воля» является специфически русским концептом.

Этимологически слово «воля» достаточно прозрачно и имеет массу прекрасных аналогов в индоевропейских и, особенно, в славянских языках.