Владимир Елистратов - Неопавшие листья русского языка

«Глупость» — это не только «дикость», «тупоумие» и «нелепость», это еще и «вздор», «чушь», «дичь», «абракадабра», «ахинея», «мура», «околесица», «сапоги всмятку», «бред сивой кобылы». И еще несколько страниц подобной «чепуховины» и «дребедени».

Создается впечатление, что «глупость», которая умудрилась объединить какую-то неясно чем бредящую «сивую кобылу» с «царем в голове», «абракадабру» (кстати сказать, древнее магическое заклинание) с «ахинеей» (а это — «афинская мудрость»!), не так уж и глупа.

Глупость — это явно нечто большее, чем просто отсутствие умственных способностей. Может быть, нам поможет разобраться в подлинной природе «глупости» этимология этого корня. А она очень необычна и забавна.

Интересно, что корень «глуп» родственен корням «глух» и «глум». Они имеют один индоевропейский исток — «глу» (звучавшее примерно как «гхлу»), а он, в свою очередь, нес в себе, как это ни странно, идею шутки и веселия.

Отсюда — слово «глумиться», которое сейчас в нашем языке очень «сузилось» и значит всего лишь злобно и оскорбительно издеваться, а раньше значило забавляться, веселиться, болтать. «Глум» — это шум, забава, «глумец» — скоморох.

А что делает скоморох? Дурачится, то есть изображает глупого. Вообще смех («хохот», «гогот», «хихиканье» и т. п.) — это всегда своего рода игра в глупость. Шут, «глухой» — это не только тот, который не слышит, но и тот, который как будто оградился от жизни, замкнулся в себе, «прекратился», не имеет выхода. В древнерусском языке «глухими» называли реки, не имеющие исхода («глухой рукав реки»).

«Глухость» — это безразличие, невнятность, смутность, непроявленность, беспросветность: «глух к чужому горю», «глухое эхо», «глухое недовольство», «глухой тупик», «глухой забор», «заглохший пруд». В сущности, «глухость» — это некое затухание, иссякание, иначе говоря — смерть.

Выходит, «глупость» занимает огромное пространство между «глум» и «глух».

Что же получается? С одной стороны, глупость — это смех (то есть одно из самых ярких проявлений жизни), с другой — «обезжизнивание», смерть. Ничего себе диапазон!..

Но на самом деле так оно и есть. Не случайно в русском фольклоре, в русской народной фразеологии нет однозначной оценки глупости. Да, быть глупым плохо, но есть и совсем другие интерпретации глупости, например: «Глупый да малый правду говорят», «Глупый про себя согрешит, а умный многих соблазнит», «Лучше быть глупым, да добрым, чем умным, да злым».

Нет, мы отнюдь не утверждаем, что глупость — это хорошо.

Мы хотим сказать лишь о том, что глупость — не так однозначна и плоска, как может показаться на первый взгляд.

К тому же хорошо известно (эта мысль в разных формах выражалась многими выдающимися людьми), что по-настоящему умный человек не считает себя умным, но никого и никогда не называет глупым, а глупый всегда считает себя умным, а всех вокруг считает глупцами.

Вот такая диалектика.

Значение слова «государство» в современном русском языке по сравнению с тем, каков его (слова) реальный потенциал, чрезвычайно узко. Можно сказать — убого. Оно — как ссохшийся до размеров несъедобного ореха некогда сочный и вкусный плод.

Сейчас «государство», если сформулировать значение слова максимально просто, — это 1) социально-политическая организация общества и 2) страна с такой организацией.

В обыденном языковом сознании государство в его первом значении, как правило, — обезличенная сила, которая воспринимается либо как «вынужденное зло», либо (что реже) как «добрый волшебник».

В любом случае «государство» противопоставлено человеку. Оно — словно бы принудительный ассортимент. Что-то вроде языческого божка: его надо бояться, но вместе с тем от него ждут и защиты, и даров.

Но ведь в этом слове, в его истории заключено множество совершенно иных, очень глубоких и мудрых смыслов.

Слово «государство» еще триста лет назад обозначало процесс, а не данность, результат. Оно было не статично, а динамично. То есть можно было сказать, к примеру: «Наше государство проходит хорошо».

Государство — это не просто пространство с определенной системой (хорошей или плохой) его управления, но и время, произрастание, становление и т. п. А кроме того — действие, усилия, процесс правления. Словом — жизнь. А не просто безликая сила, по своей неясной воле использующая по отношению к нам то кнут, то пряник.

Далее: слово «государство» (а иначе — «господарство») связано со словами «государь», «господарь», «господь», «господин» и т. д. То есть с личностью. Причем и со Сверхличностью Бога, и с конкретным частным лицом.

Очень важно понять, что «государство-господарство» — это не «монархия», не «царство» (ср. зачин русских сказок «в некотором царстве, в некотором государстве…»), а именно «Личностное Пространство-Время».

Господин — это и глава государства, и глава семьи, и хозяин, и супруг, и собственник чего-либо.

Вполне возможно, что слово «господь» у наших предков (и не только у наших, но и у других индоевропейцев) обозначено гостеприимного хозяина, то есть состояло из двух корней «гость» + «хозяин». Здесь заложена та идея, которая впоследствии будет выражена А. С. Пушкиным в крылатом выражении «все флаги в гости будут к нам».

Некоторые историки языка связывают корень «господь» и со словом «свобода». Что очень показательно и симптоматично.

Государство — это живое личностное (и открытое для других личностей) пространство и время свободы и гостеприимства.

Если мы научимся понимать это слово именно так, то будем жить в совсем другом государстве.

«Грусть-тоска меня съедает…» — пишет А. С. Пушкин в «Сказке о царе Салтане». И пишет, как всегда, очень точно. Почему? Сейчас разберемся.

Грусть — это чувство уныния, легкая щемящая печать, душевная тревога, тоска.

Вообще: «уныние», «тревога», «печаль», «тоска», «грусть»-«горесть», «кручина», «скорбь» и т. д. — все эти слова вроде бы близки, синонимичны, но, с другой стороны, каждое из них передает что-то свое. «Скорбь» — это явно когда кто-то умер. Собака явно не может «кручиниться», а «тосковать» — может вполне. «Уныние» — смертный грех, а «тревога» — нет. В «тоске» слышится отчетливо что-то скучное, а в «печали» скуки явно нет. И т. д.

Но вернемся к «грусти».

«Грусть» — очень русское слово. У других славянских народов этот корень как-то не прижился. Или прижился в совсем других значениях. Одни славяне вместо «грусти» говорят «смуток» (то есть когда смутно на душе), другие — «туга» (то есть когда на душе туго).

Наши древнерусские предки много веков назад говорили «грущение», «грустость», «сгруститься», «грузскый». Причем подразумевалась не только грусть, но и бедствие, беда, тяжесть и даже гнев. «Произошла грустость (беда), и я сгрустился (разгневался)». Примерно так. То есть грусть понималась значительно шире, чем сейчас.