Виктор Топоров - О западной литературе

Каждая деталь здесь подчеркнуто значима. Чем Альпы хуже Арарата? И разве не ковчегом для избранных была Швейцария в аду двух мировых войн? И коммерсант вполне подходит на роль буржуазного праведника, и возраст у него по современным меркам достаточно патриархальный. И в то же время в Альпах гнездятся не укрощенные человеком стихии: оползни, лавины и камнепады грозят жителям мирных приальпийских деревушек, земная поверхность дает трещины, многовековые сооружения (мосты над пропастями) в мгновение ока рушатся в бездны. И в то же время соседство с Италией напоминает о бурях, накликанных уже самим человечеством. И в то же время коммерсант – посредник, но не созидатель – в роли человека деятельного воспринимается уже пародией.

Правда, «господин Гайзер не верит во всемирный потоп». И действительно, мелкие стихийные бедствия, разворачивающиеся на наших глазах, до такого определения не дотягивают. Льет (по временам переставая) дождь, где-то подмыло дорогу, не ходит почтовый автобус, то портится, то – как бы само собой – опять включается электричество. Ковчег господина Гайзера – двухэтажный особняк, битком набитый провизией и книгами (так сказать, пищей духовной), слегка порастает паутиной, но в целом незыблем. В деревне нет спичек и мяса, но «кошек в этих местах едят очень редко». Семья господина Гайзера осталась «на Большой земле» (а что стало с «Большой землей»?), но мысли о детях и внуках не слишком волнуют его. К собственному изумлению, он обнаруживает, что подзабыл их имена.

Библейский патриарх милостью божьей отобрал в свой ковчег «каждой твари по паре». Символический герой буржуазного (во многом и протестантского) общества Робинзон довольствовался для начала тем, что выбросили на берег волны. Дальнейшее стало делом его рук. Образы Ноя и Робинзона травестийно сближены в «реестре» господина Гайзера, решившего определить поточней, чем именно набит его дом.

С провизией дело обстоит просто: она испортилась в отключенном холодильнике. Сперва нечем стало кормить кошку (анчоусы для нее слишком солены), потом со всей остротой встал вопрос о кормлении кошкой. Иначе – с книгами. Их много, слишком много, и необходимо – так представляется господину Гайзеру – отделить пшеницу от плевел, извлечь квинтэссенцию человеческого знания и попытаться с ее помощью ответить на множащиеся вопросы.

Господин Гайзер начинает выписывать важнейшие сведения из книг. Потом – разумная рационализация – вырезать важнейшие страницы и абзацы и прикреплять их кнопками на стену. Все остальные занятия господина Гайзера – хозяйничанье в огороде, попытки навести порядок в ветшающем от сырости особняке – к этому времени настолько обессмысливаются, что выписывание и систематизация сведений становятся главной и единственной деятельностью Homo fabera, престарелого Робинзона XX века. И вот уже на стенах не остается места для мудрых или псевдомудрых дацзыбао, и тогда господин Гайзер снимает и выносит в прихожую портрет покойной (горячо любимой) жены работы местного художника, ставшего позднее знаменитостью. Но надолго ли хватит освободившегося прямоугольника обоев?

Прежде чем говорить о сути сведений, извлекаемых и систематизируемых господином Гайзером, остановимся на технике систематизации. Она важна, потому что тот же принцип – принцип коллажа – стал и композиционной основой повести Фриша. Этот принцип не следует путать со свободным монтажом ассоциаций, характерным, скажем, для «автоматической манеры письма» сюрреалистов и для обывательского потока сознания, воспроизведением которого является техника сюрреалистов. Коллаж имитирует свободный поток сознания, но неуклонно направляет его и пытается им управлять. В авторский текст Фриша вмонтированы (в псевдохаотическом порядке) фрагменты из двенадцати книг (в числе которых Библия, двенадцатитомная энциклопедия, словарь иностранных слов, книга о динозаврах и др.), список которых приведен в конце повести. Видимо, необычность такой манеры композиции (хотя сверхоригинальной ее не назовешь, вспомним коллажи Доса Пассоса) и навела редколлегию «Иностранной литературы» на мысль напечатать повесть под рубрикой «Литературные иллюстрации».

Однако принцип коллажа имеет в новой повести Фриша и более универсальный характер. Сталкиваясь с каждой несколько парадоксально звучащей фразой (а таковых великое множество), понимаешь, что она построена как коллаж. Вот элементарный пример: «Раньше люди тут жили за счет всяких поделок из соломы – кустарная промышленность с применением детского труда, – пока на миланском рынке не появились дешевые японские изделия». Причинная связь здесь иллюзорна, налицо коллаж, наводящий читателя на вопрос: а чем они тут живут теперь? Причем брошено это как бы вскользь. По принципу коллажа выстроены и целые цепочки фраз (каждая с красной строки), по принципу коллажа развиваются и мысль главного героя, и действие самой повести: «Плита выключена.

Кошки всегда падают на все четыре лапы, тем не менее она жалобно мяукает за дверью; возможно, господин Гайзер и сказал ей „убирайся“ – и снова в доме ни звука.

На дворе дождь.

Чего в доме не хватает: стремянки.

Эта серая паутина наверняка давно уже висит на потолке: увидев ее, уже не успокоишься; обычный веник не годится – потолок над лестницей слишком высок, а стул на ступеньку не поставишь.

Читать господину Гайзеру совершенно некогда».

Тем не менее господин Гайзер только и делает, что читает. Читает и вырезает прочитанное, не столько осмысляя его, сколько комбинируя по принципу коллажа.

Поиск господина Гайзера развивается в трех направлениях: в историко-этнографическом (а такое в здешних местах бывало, бывало и похлестче, вот, например, «историограф Рауль сообщает о произошедшем в XII веке (в 1177 году) наводнении, при котором уровень воды превысил нормальный на 10,8 м», следовательно, бояться особенно нечего), в геолого-палеонтологическом (такое на земле уже бывало, бывало и похлестче, вот, например, «исчез… весь род динозавров… когда ящеров унес повальный, внезапный и таинственный мор», следовательно, бояться особенно нечего) и в онтологически-эсхатологическом (такое по воле божьей уже бывало, бывало и похлестче, вот, например, «истребилось всякое существо, которое было на поверхности земли; от человека до скота, и гадов, и птиц небесных…», следовательно, бояться особенно нечего) – тем не менее вывод, внушаемый этим коллажем: есть чего бояться! Вопить надо! Визжать надо! Мир, по слову величайшего поэта современной западной цивилизации, кончится «не взрывом, а взвизгом» – взвизгом, в котором потонут и благомудрые речения Ноя, и рассудительные словеса Робинзона.