Роман Красильников - Танатологические мотивы в художественной литературе [Введение в литературоведческую танатологию]

Прежде всего обратим внимание на соотношение танатологических мотивов и парадигмы литературных родов. В. Хализев пишет: «Каждый из литературных родов, на наш взгляд, характеризуется двумя взаимосвязанными качествами. Первое – это наличие или отсутствие сюжетности как организующего начала произведения. Второе – это принцип ведения художественной речи, точнее, акцентирование ее сообщающих (дескриптивных), или действенно-коммуникативных, или же собственно экспрессивных начал» [Хализев 1986: 33]. Другими словами, существенными критериями для определения литературных родов являются субъектно-объектная организация текста и тип наррации. Именно поэтому танатологические мотивы как компоненты сюжета и нарратива по-разному представлены в эпосе, лирике и драме.

Напомним, что основой эпоса является «повествование о персонажах (действующих лицах), их судьбах, поступках, умонастроениях, о событиях в их жизни, составляющих сюжет» [Хализев 2005а: 312]. Данному роду литературы в максимальной степени свойственно качество нарративности, по В. Шмиду, «некоего изменения состояния», для определения которого важны следующие черты: «1. наличие темпоральной структуры с двумя, по крайней мере, состояниями – исходным и конечным; 2. эквивалентность исходного и конечного состояний, т. е. одновременное сходство и контраст между ними; 3. отнесенность изменения состояния к одному и тому же действующему или поддейственному субъекту (“агенту” или “пациенту”) или к одному и тому же элементу внешней ситуации» [Шмид 2008: 16]. Совершенно ясно, что понятия эпоса и нарративности тесно связаны с понятием мотива как семантико-структурного элемента. Именно поэтому наша работа, где мотив поставлен в заглавие, в основном строится на поэтике эпических (нарративных) текстов. Особенности репрезентации танатологических мотивов в подобных произведениях мы подробно рассматривали в предыдущих параграфах (см. 2.2–2.5).

Драма как род литературы также воссоздает «событийные ряды, поступки людей и их взаимоотношения» [Хализев 2005а: 317], однако лишена повествовательно-описательного начала. Ее отличительной чертой является стремление к отказу от опосредующей инстанции нарратора и разыгрывание жизни в ее «чистом виде» – преимущественно через реплики и монологи персонажей, а в итоге – представление произведения на сцене: «В драме, безусловно, преобладает прямая речь персонажей, которые изображаются прежде всего действующими посредством произносимых ими слов» [Хализев 1986: 42]. Однако и здесь можно говорить о мотиве как репрезентанте события или поступка: драма представляет собой систему действий, выражаемых (для читателя) с помощью авторских ремарок или повествовательных элементов в речи действующих лиц.

Проблема оформления танатологических мотивов в драме – интереснейший вопрос поэтики. С античных времен повелась традиция убирать представление (описание) самого момента смерти за пределы сцены (текста), заменяя его сообщением о кончине и ее обстоятельствах, которое мог озвучить специальный вестник или чаще другой персонаж [86] О танатологической функции вестника пишет О. Фрейденберг: «Такие глашатаи являются одновременно вестниками; сперва боги, они затем становятся вестниками богов. В греческой трагедии они – рабы, вестники смерти, возвещающие о ней как о подвиге, только что претерпленном за сценой» [Фрейденберг 1997: 169]. . Эта традиция ощущается, например, в пьесе М. Горького «На дне» относительно смерти Анны и самоубийства Актера. Другим способом извещения читателя о гибели персонажа являются схематичные авторские ремарки: «умирает», «убивает себя», «убивает (кого-либо)», «закалывается», «выпивает яд» и др. Подобные ремарки, по сути, представляют собой сами мотивы, уже сформулированные драматургом. Ориентированность драмы на человеческую речь открывает возможности для передачи танатологической рефлексии.

Передача рефлексии – одно из характерных свойств лирики , основу которой составляет описание «единичных состояний человеческого сознания: эмоционально окрашенных размышлений, волевых импульсов, впечатлений, внерациональных ощущений и устремлений» [Там же: 322]. В отличие от эпоса данный род литературы в чистом виде свободен от повествовательных элементов [87] Я. Мукаржовский указывает на особую темпоральность лирики: «В лирике временной последовательности нет. Время лирики – настоящее время, но отнюдь не актуальное настоящее, (…) это время без признаков его течения…» [Мукаржовский 1996: 251]. , в отличие от драмы – обладает явно выраженным опосредующим субъектом. Казалось бы, по отношению к лирике понятие мотива в его узком смысле не применимо. Но, как правило, лирические произведения содержат в себе какие-то следы нарратива, да и само описание внутреннего состояния лирического героя можно представить как семантико-структурный феномен. Об этом пишет, например, В. Шмид, который, рассматривая понятие нарративности как повествовательного качества, отмечает «тенденцию к нарративности» и в «описательных текстах» [Шмид 2008: 20]. Он выделяет «диететические» (относящиеся к повествуемому миру) и «экзегетические» (относящиеся к акту повествования или описания) истории. Суть тенденции к нарративности в описательных текстах заключается в изложении «изменений в сознании опосредующей инстанции» [Там же]. Эти «изменения» и составляют лирический сюжет. Из танатологических мотивов в лирических текстах чаще всего встречается танатологическая рефлексия.

Как известно, роды литературы способны переплетаться в одном тексте. Так, в пьесах У. Шекспира танатологические мотивы представлены в виде и авторских ремарок, и философских монологов, и диететических историй. В поэмах А. Пушкина и М. Лермонтова, кроме лирического осмысления смерти, имеет место повествование о танатологических актах. Романы и рассказы Л. Толстого, Л. Андреева, М. Арцыбашева наполнены танатологической рефлексией.

Закономерно напрашивается вопрос о зависимости репрезентации танатологических мотивов от типов организации художественной речи : стихотворного (поэзии) и нестихотворного (прозы). Он наиболее актуален для поэзии , где можно обнаружить и особый круг рифм для слов с танатологической семантикой (нельзя не отметить сложность подбора рифмы к слову «смерть»), и некоторые тенденции в ритмической или строфической организации текстов с интересующими нас элементами. В первую очередь речь идет о жанровых предпочтениях: повествовательный характер баллады «лучше» передается трехсложными размерами, лирические свойства элегии – многостопными двусложными, эпитафию в поздний период ее развития отличает краткость, ограниченность одним-двумя четверостишиями. С танатологическими мотивами ассоциативно связаны некоторые метры, другими словами – тема смерти является компонентом их «семантического ореола» (К. Тарановский, М. Гаспаров). М. Гаспаров прочерчивает, например, эту связь в истории 5-стопного хорея («Выхожу один я на дорогу…» М. Лермонтова, «До свиданья, друг мой, до свиданья…» С. Есенина и пр.) [Гаспаров М. 1999: 252–253].