Михаил Шульман - Набоков, писатель, манифест

См. авторское послесловие к “Лолите”

инвентарные списки, описи ( нем .)

Сконечная, О. Ю., Традиции русского символизма в прозе В. В. Набокова 20–30-х годов, Автореферат, с. 16

на вильсоново определение “единственно типично набоковской черты” – “пристрастия к редким и неупотребимым словам” Набоков отвечал: “<���тот факт,> что мне, возможно, нужно выразить редкие и непривычные вещи, не приходит ему в голову; тем хуже для нее” (“Возражения моим критикам”, перевод мой).

по ту сторону ( нем .)

“так называемая «реальность» ” (Предисловие к Хинтону, “Фантастическая библиотека”)

Борис Шергин

Цит. по: В. Набоков, М.: Книга, 1989, с. 510.

Перевод мой

См. также § 14 “Strong Opinions”

корпуса сочинений ( нем .)

(о деспотизме Набокова к своим героям см. интервью Альфреду Аппелю, сент. 1966 г.)

“Король, Дама, Валет”

См. пассаж о запасном игроке в “Найте”

“Король, Дата, Валет”

См. эссе “Николай Гоголь”

Не только здесь. “Этим ступлю в ладью Харона” – это очевидная техника Джойса. “Так взор его и прочих видит меня” [самое начало “Улисса”]. Тот же естественный переход между автором и героем, та же размытость границы между авторской речью и повествованием от лица персонажа. Сходство это проявляется во многих эпизодах, преимущественно в “Даре”, – эпизоды эти легко различимы и чем-то не вполне свойственны Набокову, хотя и очень естественно вписываются в его слог. Та же смысловая насыщенность, та же нарочитость, с какой отказывается прояснять свою – камнем на дороге – истину. Тот же способ мелких неразвертываемых указаний, как бы даже пренебрежение читателем (на деле уважение к нему, признание его равным).

Вход с собаками и фрейдистами воспрещен (нем.)

Курсив мой.

Это убеждение формировалось в набоковской эстетике постепенно. В “Машеньке” напряжение сюжета еще пролегает по линии действительности и воспоминания, а не “реальности” и инобытия. Воспоминание как первая форма “отдаления”, “возведения” может уже быть учтенной, но вполне понятно, отчего Набоков, даря свой первый роман, рисовал на титуле вместо бабочки куколку.

Цит. по: Н. Анастасьев, цит. соч., с. 261–262. Тема “Набоков – Бергсон” в оригинальности своей сродни темам “Образ бабочки у ВН” или “Стилистическая финифть ВН” и на Западе разработана до костяного глянца, – о чем исследователь, увлеченный ролью апостола, принесшего весть варварам, позабыл упомянуть.

Сходный принцип исследования, – поиски контрапункта в судьбе, – положен Набоковым в основание четвертой главы “Дара”. По двум точкам, двум выходам на поверхность автор стремится проследить подземный путь невидимой нам сети, где движутся, как в настольном хоккее, железные стержни, через которые импульсы силы передаются на нежное и сложное наземное устроение жизни.

ввода в действие ( нем .)

Постоянное, почти нарочитое, обращение Набокова к своему детству – некоей laterna magica , откуда исходят на свод судьбы, как на купол планетария, созвездия жизни – воспринимается критикой своеобразной самоцелью. В мильтоновой традиции детство оказывается некоторым “потерянным раем” Набокова, из которого он строил концентрические круги своей судьбы. Однако, не было ли и детство лишь полустанком к “сокровищу” Набокова? Как говорил Хью Персон, “босым, но не как в детстве, а как ДО детства”

искупитель, Спаситель ( нем .)

Набоков прекрасно пользовался двойным дном русского глагола, провозя между совершенным и несовершенным его видами какое-то дополнительный, небывалый сорт действия, которое и не заканчивалось, и не повторяется, и не сразу поймешь когда начнется – я сам путаюсь тут во временах и аспектах собственного растолковывания.

перегибает как лист ( нем .)

Перевод С. Ильина.

кстати, “вращающийся” – правофланговое причастие в лексиконе Набокова “Еще вращающийся палач” в вершинную секунду “Приглашения на казнь”, “вращающийся рот” камеристки Круга… – то ли мир зла столь сходен с волчком, то ли особое плывущее, длящееся без того чтоб изменяться время проглядывает в таком статическом вращении.

Канонический образ Создателя, прошедший через многие фильтры и очистные сооружения церкви, оказывался неприемлем как для Борхеса, так и для Набокова именно в силу своей полностью земной природы. Развитый и вооруженный мыслью поколений человек не может не видеть всю степень человеческого в самой идее Бога. “Искание Бога: тоска всякого пса по хозяине; дайте мне начальника, и я поклонюсь ему в огромные ноги. Все это земное. Отец, директор гимназии, ректор, хозяин предприятия, царь, Бог. Цифры, цифры, – и ужасно хочется найти самое-самое большое число, дабы все другие что-нибудь значили, куда-нибудь лезли.” Борхес со свойственной ему жесткостью ясности повторил это словами Баруха Спинозы: “с точки зрения треугольного мира, Бог – это идеальный треугольник”. (Где здесь влияние? Кого на что?).