Дмитрий Быков - Русская литература: страсть и власть

Я бегло коснусь еще двух произведений под тем же названием. Это рассказ Маканина (правда, у Маканина рассказ называется «Кавказский пленный», чтобы несколько дистанцироваться, и пленный у него кавказец) и стихотворение Льва Лосева. В рассказе Маканина при всех его совершенствах и несовершенствах допущен очень важный поворот темы. Раньше это было столкновение женственной европейской души с мужественным и аскетическим характером Кавказа. Теперь это совсем новая стадия. Это женственный, в каком-то смысле покоренный, пассивный Кавказ. И не случайно там появляется типичный кавказский воин, который не воюет, а торгуется: русский майор продает ему оружие, а тот в ответ провиант, копченое мясо, там, хлеб, сигареты. И вот здесь зарождается замечательная метафора, что это уже не война, а торговля. Это извращение самой идеи войны. И это делает рассказ Маканина, может быть, неточным в деталях, но очень точным в интонациях, очень точным в прогнозах.

Ну а самое объективное и одновременно занятное изложение метафизики «Кавказского пленника» на современном стихотворном материале – это гениальное, на мой взгляд, стихотворение Льва Лосева, которое тоже называется «Кавказский пленник» и которым я считаю правильным закончить, потому что всегда приятно заканчивать стихами. Здесь важно: для Лосева все эти коллизии имеют ту ценность, которая может быть названа всемирной, которая выходит за пределы локального конфликта. Он трактует «Кавказского пленника» как историю о жизни, в которой пленники мы все. Мы все пленены. И никто из нас не может из этого плена освободиться.

Правда, нам все-таки остается толстовский императив: оставаться собой и при этом всё уметь, как они. Тогда мы как-нибудь поладим, как поладил Жилин с Диной. Без любви, но с взаимным уважением.

Тарас Бульба» – настолько своеобычная повесть Гоголя, что нужны немалые мыслительные усилия, нужна большая концентрация мысли, чтобы о ней говорить.

«Тарас Бульба» входит в цикл «Миргород». Название очень символическое и очень важное. «Миргород» Гоголя – на самом деле Миргород, как сказано в первом эпиграфе, «нарочито невеликий при реке Хороле город», то есть маленький городок. «Хотя в Миргороде пекутся бублики из черного теста, но довольно вкусны» – второй эпиграф, из записок одного путешественника. У Гоголя же Миргород – это образ украинского мира, а «Миргород» – заявка на строительство украинского мира, украинской вселенной.

Гоголь – гениальный писатель, вероятно, самый значительный писатель России второй половины девятнадцатого столетия, невзирая на то, что после него работают такие титаны, как Толстой, Тургенев, Достоевский, Чехов.

У Михаила Бахтина есть такой термин – хронотоп. Он обозначает место действия, сочетание времени и места (хронос – время, топос – место). И вот все главные хронотопы, другими словами, главные локации русского мира заложил Гоголь. Сначала он выдумал Украину. Украинской литературы до этого не было, и все главные темы, картины, герои, мотивы украинской литературы заложены Гоголем. Именно Гоголь постановил, и с тех пор это не отменилось, что главный украинский жанр – это миф, мифопоэтическое произведение, эпос, который к реальности не имеет большого отношения. Собственно, украинского реализма не существует до сих пор. Написать украинский реалистический роман, как показал опыт, невозможно. Либо получается сразу миф (в частности, все производственные романы Павло Загребельного – это была чистая метафизика, чистая сказка), либо получается пародия.

В общем, русский реализм еще можно создать, а украинский не получается никак, это всегда огромная гипербола. Это или героический эпос вроде «Тараса Бульбы», или страшная былина вроде «Страшной мести». То есть Гоголь создал свою версию украинского фольклора, хотя версия эта, конечно, не совсем украинская – гораздо ближе она к немецким романтическим источникам. Можно сказать, Гоголь переписал немецкие фольклорные и гофмановские сюжеты на украинском материале. И «Страшная месть» – это не что иное, как «Эликсиры сатаны» Гофмана, переложенные на Украину, «Заколдованное место» или «Вечер накануне Ивана Купала» – это классические сюжеты немецких романтиков, разработанные в украинском антураже, а Вий – это вообще гном из немецкой сказки.

После «Вечеров на хуторе близ Диканьки» Гоголь начал писать вещи, более приближенные к украинской реальности. Они все равно, конечно, сатирические, гиперболические и неподлинные, но, по крайней мере, уже написаны на современном Гоголю материале. Это «Иван Федорович Шпонька и его тетушка», это «Старосветские помещики» – самый смешной гоголевский текст, над которым и современный читатель не удержится от хохота, это «Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем». Но самый большой до «Мертвых душ» текст Гоголя – это второй вариант «Тараса Бульбы». Второй – потому что первый был набран без авторского наблюдения (автор уехал в Италию), набран с большим количеством ошибок, и, кроме того, Гоголь радикально переписал эту вещь, расширив батальные сцены.

«Тарас Бульба» – это попытка написать всю историю Украины, но задача текста гораздо глубже. И вот здесь мы вступаем в область темнот и догадок. Потому что адекватной интерпретации «Тараса Бульбы» нет до сих пор. Мы не знаем, про что вещь, о чем и для чего она, собственно, написана. Разумеется, в любой школе, особенно сегодня, повторяют волшебные слова «нет уз святее товарищества» и «отчизна есть то, чего ищет душа наша, что милее для нее всего». И в этом смысле Остап – герой, Андри́й – предатель, а Тарас Бульба – носитель лучших традиций боевого гопака. Все это, конечно, очень умилительно, но не имеет никакого отношения к гоголевскому замыслу.

Гоголь – рано созревший человек. «Страшную месть» писал двадцатидвухлетний автор, у которого при этом за плечами уже большой литературный опыт. Гоголь, который младше Пушкина на десять лет, был его достойным и равным, хотя несколько назойливым собеседником. Ведь Хлестаков – это немножко автопортрет, «с Пушкиным на дружеской ноге». Гоголь дал родителям пушкинский адрес, чтобы они ему посылали письма. Пушкин очень смеялся этому детскому тщеславию, но терпел. При этом Гоголь действительно очень неглуп, и сочинять большую вещь, да еще в двух редакциях, ради того чтобы противопоставить родину и панночку, он бы, наверное, не стал.

Тема «Тараса Бульбы» гораздо шире. Это своя версия евангельской истории. Как мы помним, еще Борхес говорил, что в основе каждого народа, каждого фольклора, каждого национального типа лежит три эпоса: эпос о войне, эпос о странствии и эпос о самоубийстве бога, или, скажем шире, эпос о Прометее, о Христе, о боге, который гибнет за людей. Так вот, есть еще один сюжет, без которого народ не существует и без которого эпос не полон. Это сюжет о том, как дети разрушают мир отца, о том, как гибнет ветхозаветный мир. Ветхий Завет – это царство закона, а Новый Завет – это царство милосердия. Он гораздо выше, продвинутее, более advanced, по-современному говоря. И конечно, мир Нового Завета гуманнее, разнообразнее, человек в нем свободнее, нравственного выбора у него больше. Мир Ветхого Завета – это мир детства человечества, когда Бог в нем выступает строгим отцом. А в мире Нового Завета Бог дал человеку свободу. И один из самых устойчивых, один из самых страшных сюжетов мировой литературы – это история о том, как сын разрушает ветхозаветный, жестоковыйный, во многих отношениях страшный мир отца. Это и есть миф о Христе.