Дмитрий Быков - Русская литература: страсть и власть

Хорошая картина, достойная. А главное, сделанная оптимистично и весело. И ни один не мог допустить, что это Некрасов, – все были уверены, что это Блок или Белый или кто-то из поэтов блоковского круга. И действительно, представить себе, что это 1872 год, очень затруднительно.

Я уж не говорю, что допустить, будто «Песня об “орошении”» из поэмы «Современники» написана в 1874 году, а не позавчера, совершенно немыслимо. Комитету орошения выделены деньги. Естественно, герой всю эту субсидию пропил и проел, после чего:

Добрую службу Некрасову, во всяком случае некрасовской сатире, сослужили удивительные совершенно, неизменные обстоятельства русской жизни, о чем сам Некрасов написал стихотворение, правда, выкинутое из «Современников», может быть, по причине его чрезмерной откровенности. История заключалась в том, что адмирал Попов изобрел судно, которое было устойчиво при любом шторме. Оно имело цилиндрическую форму, поэтому не могло перевернуться, но не могло при этом и плыть – только вращалось на одном месте.

Вот это циклическое вращение русской истории по одному и тому же кругу у Некрасова выражено с невероятной лирической силой. И что сюда, казалось бы, добавить?

Маяковский, услышав от Лили Брик кусок из «Юбиляров и триумфаторов», – сам Маяковский был не большой книгочей, как мы знаем, – с ужасом говорил: «Неужели это не я написал?!»

Весь Маяковский с его грубой, мясной словесной живописью, с его абсолютно чудовищными картинами взаимного пожирания, с его ожирением всеобщим, которым страдают сытые, идет от Некрасова, воспитан именно им. И кстати, в одной из своих анкет, редких, откровенных, в ответ на вопрос Чуковского об отношении к лирике Некрасова он отвечал: «В детстве очень нравились (лет 9) строчки “Безмятежней аркадской идиллии…” Нравились по непонятности». Но ведь это и есть поэзия – когда красиво и непонятно: «Безмятежней аркадской идиллии закатятся преклонные дни», – волшебный некрасовский звук, звук хриплой трубы, в русской поэзии ни с каким другим не спутаешь.

Под конец пара слов о самом странном эпосе Некрасова – о несчастной задумке «Кому на Руси жить хорошо». Здесь воскрешение Некрасова произошло без моей воли. Один из лучших российских режиссеров, не будем называть имен, запустил телевизионный цикл «Кому на Руси жить хорошо»: герои ездят по стране на машине, выданной спонсором (это единственный способ добыть спонсора), заезжают в разные семьи и расспрашивают, кому жить на Руси хорошо. И все было бы хорошо, и утвердили бы эту заявку, если бы совсем по-некрасовски не обнаружилось, что финала у этой истории нет. Некрасовская поэма осталась незаконченной. Некрасов до последнего дня колебался, чем закончить поэму. Есть официальная версия, что хорошо жить на Руси Грише Добросклонову, о котором сказано исчерпывающе:

Всякому желаю такого счастья.

Последняя версия, которую Некрасов, уже опьяненный морфием (ему делали обезболивающие уколы постоянно), рассказывал друзьям, сводилась к тому, что жить на Руси хорошо пьяному. Семь мужиков всех обошли и наконец нашли лежащего в канаве мужика, которому было превосходно. Но уже и в ранних главах поэмы, в главе «Счастливые», есть удивительно точный подступ к этому – это история, когда, отчаявшись искать счастливого, эти семь мужиков, «семь временнообязанных / Подтянутой губернии, / Уезда Терпигорева, / Пустопорожней волости» выставили ведро водки: «Пей даром сколько вздумаешь», если сумеешь доказать, что счастлив. (Кстати, удивительная особенность нынешнего школьного поколения. Современный ребенок, который совершенно утратил вкус к восприятию стихов, читает это как рэп, ему очень нравится такой раешник, и поскольку там рифмы нет и выразительные средства просты, он воспринимает эти тексты с большой радостью, ему легко. Вот мы наконец дождались, когда мужик «Белинского и Гоголя с базара понесет».)

Так вот, выставляется ведро водки, и начинается шествие уродов, страшный парад людей, доказывающих, что они счастливы. Один ужасно счастлив, потому что его подрала медведица, но отпустила; другой ужасно счастлив потому, что он поднял невероятную тягость и «снес один по крайности / Четырнадцать пудов!» – это двести с лишним килограммов, надорвал себе нутро, стал «не человек – комар», но тем не менее жив и очень счастлив этим обстоятельством; а вот счастлив лакей, у которого подагра, он ходить не может, но это барская болезнь, он стяжал ее, допивая опивки с барского стола, – короче, масса счастливцев. И под конец к ним подходит еще несчастная согбенная старушка, у которой свое счастье – у нее уродилась репа: