Дмитрий Быков - Русская литература: страсть и власть

Тургенев аккуратно спрятан в Николая Петровича Кирсанова, потому что и его собственная незаконная дочь от крестьянки долгое время, как «терпеливая умница», как ласточка в чужом гнезде, как сказано в одном стихотворении в прозе, жила в чужом доме. И этот вечный грех у Тургенева всегда на совести. И уж конечно, ситуация, в которой именно Николаю Петровичу достается в романе все хорошее, тоже подстроена Тургеневым не без тайного умысла. Ведь единственный моральный победитель в романе – это Николай Петрович. Павел Петрович уехал за границу, он абсолютно выжжен. Базаров умер от пореза пальца. Аркадий Николаевич «в галки попал», выгодно женился, хотя и по любви, но по любви глупой, без приключений, без какого-то интереса. Одинцова, одна из любимых тургеневских героинь, замужем без любви, – но они с мужем «живут в большом ладу друг с другом и доживутся, пожалуй, до счастья… пожалуй, до любви». Один Николай Петрович получает в свое распоряжение Фенечку, Митеньку, прекрасное село, в котором все идет не как надо (Базаров говорит: «Местечко-то неказисто»), а тем не менее эта нерациональность и есть залог жизни.

Почему же Николай Петрович – главный и любимый герой этого странного романа? И о чем, собственно, написан этот роман – главный предшественник русского идейного романа вроде «Бесов», вроде «Что делать?»? Я полагаю, причина, которая заставила Тургенева писать эту книгу, была для 1859–1861 годов, когда роман пишется и печатается, достаточно актуальна.

Тогда еще не было понятно, насколько эта русская матрица точно самовоспроизводится. Сейчас уже очевидно: русский исторический цикл устроен так, что примерно раз в поколение колесо проворачивается на четверть. И в процессе этого поворота образуется та самая коллизия, о которой впервые сказал Лермонтов, – очень любимый, кстати, Тургеневым и герой его прекрасного мемуарного очерка:

Коллизия отцов и детей впервые обозначена здесь. Все русские отцы обречены вступать в жесточайший идейный спор со своими русскими детьми. Не бывает так, чтобы осуществлялась преемственность, всегда щелкает это колесо. И тот факт, что каждый отец с каждым сыном оказываются даже не в противофазе, а вот под этим страшным девяностоградусным углом без элементарного взаимопонимания, для всей русской литературы стал абсолютно очевиден только с того момента, как Тургенев написал об этом роман. Потому что весь пафос, весь смысл этого романа сводится к одному: господа, если вы не научитесь путем элементарной, старомодной, сентиментальной человечности преодолевать неизбежные разломы русской матрицы, вы обречены лежать на тихом кладбище, и лопух из вас будет расти. Вы обречены исторически. Базаров гибнет не от пореза пальца. Писарев, прочитавши «Дым», в частном письме Тургеневу пишет: «Куда вы девали Базарова?.. Неужели вы думаете, что первый и последний Базаров умер в 1859 году от пореза пальца?» Ну, разумеется, он умер не от пореза – он умер оттого, что не вписался в жизнь, что у него нет навыков вписываться в жизнь, вставлять себя, вглаживать, каким-то образом врастать. «Мне мечталась, – говорит Тургенев, – фигура сумрачная, дикая, большая, до половины выросшая из почвы, сильная, злобная, честная – и все-таки обреченная на гибель». Почему обреченная на гибель? Да потому, что, слишком грубая и слишком здоровая, она не умеет жить с людьми.

Именно поэтому Маяковский всю жизнь мечтал сыграть Базарова, а Мейерхольд всю жизнь мечтал поставить фильм с Маяковским в этой роли – из-за того же самого неумения вписаться в пресловутый исторический процесс. Все базаровы могли бы повторить: «…какими Голиафами я зачат – / такой большой / и такой ненужный?». Но проблема в том, что Базаров зачат не голиафами, проблема в том, что он зачат бывшим полковым лекарем, получившим жалованное дворянство, и простой старушкой, которая ничего, кроме борща, вообще не умеет. «Кого-то она будет кормить теперь своим удивительным борщом?» – говорит Базаров перед смертью.

Но если человек делает из себя сознательного сверхчеловека, – а именно таков тренд эпохи, – ему и с родителями не о чем поговорить, и с любимой не получается. Вот тут мы начинаем понимать математически точную и очень хорошо просчитанную – с такой, я бы сказал, европейской четкостью – структуру этого романа. События нанизаны ведь по очень простому принципу. Базаров не умеет вести себя в гостях, не умеет нормально разговаривать за столом. Не умеет вести себя с более глупыми и слабыми, но какими-никакими, а единомышленниками. Они, конечно, описаны противными. И Ситников отвратителен: его побили, а он в газете намекнул, что побивший его – трус (достойный, конечно, поступок). Отвратительна и дура Кукшина, которая копирует поведение российских идейных девушек: эстетично курит, говорит глупости, бравирует – если она некрасива, ей надо чем-то брать. Она «современная девушка», она увлекается феминизмом, все феминистки ведут себя ровно так же, все идейные русские девушки ведут себя абсолютно одинаково – вот здесь кукшинская матрица поймана безусловно. Но при этом надо и с ними уметь как-то разговаривать, а не только давить их авторитетом и вытирать о них ноги, причем питаясь в их доме, как делает Базаров. Базаров не умеет ладить и с другом; единственное, что он может ему сказать: «О друг мой, Аркадий Николаевич! Об одном прошу тебя: не говори красиво! » А что такого сказал Аркадий Николаевич? Восхитился природой, больше ничего.

Базаров не любит и не умеет ладить с искусством, с которым тоже надо как-то выстраивать отношения. Пушкин? «Помилуй, у него на каждой странице: на бой, на бой! за честь России!» Чего у Пушкина нет и близко, разве что в «Клеветникам России».

С возлюбленной у Базарова вообще получается типично подростковая ситуация, когда он сначала ей грубит на каждом шагу, говорит о ней: «Этакое богатое тело! Хоть сейчас в анатомический театр!» – а перед смертью просит: «Дуньте на умирающую лампаду, и пусть она погаснет…» Он ведет себя как Холден Колфилд, который может либо рыдать над своей высокой духовной утонченностью, либо посылать всех стандартным таким грубым факом. А третьего у него нет. Но если Холден Колфилд, по крайней мере, герой с четкой авторской позицией, то относительно Базарова мы абсолютно не понимаем, как себя с ним вести.

Мы очень любим этого парня с бугристым черепом, с его бакенбардами песочного цвета, с его густым и крепким духом заматерелого табаку, с его огромными красными ладонями, с его умением резать лягушек, с его фразой, обращенной к деревенскому мальчишке: «Мы с тобой те же лягушки», – и, наконец, с замечательным умозаключением: «Ну, будет мужик этот жить в беленой избе, а из меня лопух будет расти…» Он нам по-настоящему симпатичен, и Тургенев сознательно делает его симпатичным с помощью массы тонких приемов – и тем не менее мы понимаем, что это фигура обреченная. Почему? Жалости нет, сострадания нет, нет терпимости к людям.