Дмитрий Быков - Русская литература: страсть и власть

В «Накануне» симпатии автора на стороне доброго, бесполезного, никем не любимого Шубина, а удача, и любимая девушка, и русская публика, и Николай Александрович Добролюбов – на стороне болгарина Инсарова, который у сегодняшнего читателя решительно никаких чувств не вызывает, кроме тоски и недоумения. А прав оказывается в итоге один Увар Иванович, который на все вопросы, поиграв перстами, устремляет в отдаление свой загадочный взор. Так вот, этот загадочный взор и остался нам от Тургенева.

Время Тургенева типологически похоже на наше; с 1849 года примерно по 1855-й российская литературная жизнь замерла. Некрасов вспоминает, что ему нечем было заполнять «Современник», и с тоски пришлось начать писать вместе с Панаевой огромный роман «Три страны света». Несчастный Каютин, чтобы добыть свою Полиньку, на протяжении девяти номеров «Современника» путешествует по всей России, и это дает автору шанс описать массу увлекательных вещей – от охоты на моржей до отравления конкурента, но настоящая литература в этот момент мертва. Единственное живое произведение – «Муму». А живое оно потому, что носит глубоко автобиографический характер.

За что Герасим утопил Муму – вопрос спорный, но за что посадили Тургенева, мы помним очень хорошо – за статью-некролог памяти Николая Гоголя, опубликованную в «Московских ведомостях», где Тургенев осмелился намекнуть, что преждевременная кончина писателя имеет некоторую связь с внешними обстоятельствами его жизни, в частности, с политикой. Разумеется, это не могло сойти автору с рук. И самый пугливый, самый осторожный, самый послушный автор в русской литературе, который маменьку всю жизнь боялся ослушаться, который во время пожара на пароходе, чтоб его спасли, кричал: «Спасите меня, я единственный сын у матери!», – этот робкий человек умудрился сесть. Правда, Достоевский пострадал больше, он за чтение письма Белинского к Гоголю чуть было не получил сначала расстрел, который потом заменили на каторгу. С Тургеневым как-то обошлось, он получил только месяц ареста. Тогда он и написал «Муму».

Этот довольно простой, довольно очевидный рассказ долго не понимался критикой, слишком долго интерпретировался как история, направленная против крепостничества. Что Тургенев, и все порядочные люди, и все европейцы не любили крепостничества, – нет сомнений. Ради этого не стоило бы ни писать рассказ, ни топить собаку. Главная коллизия в творчестве Тургенева заключается в том, что для любого делания, для любого подвига, для любого духовного роста или радикального перелома нужно прежде всего убить в себе то, что наиболее ценно, что не совсем точно, конечно, описывается словом «душа».

«Отцы и дети» – самый популярный из тургеневских романов и, наверное, тоже самый непонятый, помимо разве что «Дыма». «Отцы и дети», затасканные, затисканные советским литературоведением, советской критикой, были восторженно восприняты сумасшедшим молодым человеком по фамилии Писарев, который на тот момент сидел в Петропавловской крепости за статью «О брошюре Шедо-Ферроти». Брошюра была действительно сильная, статья и того сильнее: она заканчивалась словами, что российское самодержавие и его представители все давно мертвы, остается только сбросить их в яму и забросать грязью их смердящие трупы. И после писаревской статьи «Реалисты» «Отцы и дети» стали числиться романом о том, что в России народился новый социальный тип, и вся задача автора в романе – этот социальный тип манифестировать.

Невозможно быть дальше от замысла тургеневского романа. Тургенев – писатель очень нерациональный, очень противящийся рациональному подходу. Может быть, поэтому ему всегда так давалась природа. Толстой с ненавистью говорил: «Одно, в чем он такой мастер, что руки опускаются писать после него, – это пейзажи».

Действительно, иррациональную силу природы – или бурной, или, наоборот, покойной, внушающей какие-то идиллические чувства, – Тургенев чувствует лучше всего.

А вот идеи в его изображении ужасно плоские. Инсаров борется за какую-то абстрактную свободу далекого народа, за независимость болгар, к чему сам Тургенев относится достаточно отстраненно. Идеи Базарова крайне размыты, он чистый разрушитель: одна из его позитивных идей состоит в том, что лягушек надо резать, а другая в том, что Пушкина не надо читать. Но это никак не тянет на позитивную программу, пока Тургенев в предпоследнем и, наверное, лучшем романе не пишет открытым текстом, что всё – дым, дым и дым. Никаких идей нет. Никаких нет убеждений. Есть разные психологические склады, а идеологии не существует в принципе.

Базаров, конечно, не идеологический герой, и роман, конечно, не об этом. Но некоторый ключ к себе роман дает, если мы рассмотрим судьбы его героев. Но сперва надо сказать о пяти особенностях тургеневского романа, которые чрезвычайно просты и очень редки в русской литературе.

Первое: тургеневский роман короткий, и это отличает его от гигантских надиктованных романов Достоевского со всегда слышащейся авторской сиповатой речью или от эпопей Толстого, нарочито корявых, неправильных, асимметричных.

Второе: тургеневский роман не предполагает – в отличие от романа Достоевского, знаменитого своей полифонией, – однозначной авторской интерпретации: в нем слышен хор голосов и нет единого авторского голоса.

Третье: тургеневский роман бессюжетен. Это самая, пожалуй, занятная его особенность, потому что, если мы начнем пересказывать «Отцов и детей», я уж не говорю про «Дым», не говорю про «Новь», в которой вообще мало чего происходит, мы поразимся тому, до какой степени эти вещи необязательны, случайны, пристеганы друг к другу на живую нитку.

Четвертая вещь, чрезвычайно важная: любой тургеневский роман актуален, он по-газетному прочно привязан к своему контексту, и герои действительно в нем говорят о том, что происходит. Объяснить эту особенность очень просто. В это время молодая русская литература борется за нового читателя – этот читатель пришел. Но как сделать, чтобы Базаров, ничего не читающий в принципе, прочел роман про себя? И Тургенев привязывает текст к идеологии. То, о чем говорят вокруг, то, что действительно носится в воздухе, – это тема любого тургеневского романа. Разумеется, это не главная тема, но это та привязка, которая заставляла читателя-современника глотать и «Отцов…», и «Дым», и «Рудина». Потому что и Рудин, в конце концов, говорит о том, о чем думают в это время очень многие.

И пятая, финальная, не менее важная особенность – всякий тургеневский роман автобиографичен. В нем пусть и в искаженном виде, но всегда узнаваемо изложены те коллизии, те глубокие внутренние борения, которые в этот момент владеют Тургеневым. И это позволяет нам понять, кто же протагонист в «Отцах и детях», кто тот главный герой, вокруг которого все вертится. Протагонист Тургенева, герой, в котором мы можем его узнать, – это человек слабый, романтический, сентиментальный. Человек, который всю жизнь завидует людям действия и комплексует перед ними. Человек добрый, утонченный, отчасти эгоистичный, как сам Тургенев, но при этом беззаветно любящий искусство и свое ремесло, да к тому же сильно переживающий из-за того, что у него есть незаконный ребенок от крепостной крестьянки. Это тургеневская автобиографическая коллизия.