Дмитрий Быков - Русская литература: страсть и власть

Достоевский – писатель очень западный. Западный в смысле быстрого развертывания интриги, минимума пейзажей при максимуме диалогов. Ну и конечно, как всякий западный писатель, имеющий в виду массового читателя, Достоевский предпочитает острый сюжет.

Обратите внимание, пересказать «Войну и мир» сюжетно довольно сложно, пересказать Тургенева невозможно: два студента ездят в гости, вот и весь сюжет «Отцов и детей». У Достоевского сюжет всегда чрезвычайно крепкий. Большая часть его сочинений – это детективы. Детектив и «Преступление и наказание», хотя детектив своеобразный. Детектив, безусловно, «Идиот»; правда, в нем речь идет не о раскрытии преступления, а о его подготовке, но это еще увлекательнее.

Есть три главных мотива всякого западного детектива: раскрытие убийства, тайна рождения (незаконнорожденность) и роковая страсть, роковая связь, приводящая к взаимному уничтожению любовников. Все эти приметы мы находим у Достоевского даже в несколько избыточном количестве. Правда, детектив Достоевского странный, вывернутый наизнанку. Более того, «Преступление и наказание» ломает и стандартную фабульную схему детектива. Их девять всего – Достоевский предлагает десятую: уже в конце первой части читателю абсолютно точно известно, кто убил, кого убил, где, зачем. И на протяжении пяти частей нам приходится отвечать на совершенно недетективный вопрос: «И что теперь? И что дальше?» Причем вопрос этот обычно не задается. Потому что сюжетная техника Достоевского настолько филигранна, что он постоянно обманывает читателя, играет с ним достаточно жестоко.

Вот Порфирий Петрович обещает Раскольникову, если тот признается, добиться за явку с повинной мягкого срока: «…пришел к вам с открытым и прямым предложением – учинить явку с повинною. Это вам будет бесчисленно выгоднее…» А если не признается – посадит, потому что на него у Порфирия Петровича есть улика: «Черточку такую имею. Черточку-то эту я и тогда ведь нашел-с; послал господь!» Что это за «махочкая черточка», он Раскольникову не говорит. И Раскольников получает восемь лет, что, в общем, сравнительно мягкий срок за тройное убийство, потому что Лизавета была еще и беременна.

Вопрос: какая у Порфирия есть «махочкая черточка»? Достоевский читателю этого не говорит, но внимательный читатель это знает. У Порфирия есть виновник – Николка, который хочет пострадать. У него есть мотив Николки, у него есть его признание, но видимо, у него есть кое-какая улика, которая ставит виновность Николки под вопрос и указывает на Раскольникова. Что же это за гипотетическая улика?

У нас нет никаких указаний на то, сколько реально украдено, потому что Раскольников не успел воспользоваться украденным. Значит, у нас есть свидетель, который слышал признание Раскольникова Соне. Порфирий со Свидригайловым еще не говорил, но Порфирий знает две вещи: что Раскольников ходил к Соне и долго сидел у нее и, по всей вероятности, признавался или о чем-то говорил, что может пролить свет на убийство; Порфирий знает совершенно точно, что в соседней комнате живет Свидригайлов, что он во время разговора Раскольникова с Соней там находился, мог слышать этот разговор и, скорее всего, слышал. Вот вам пример виртуозной техники Достоевского.

Что происходит в следующей главе? «Махочкая черточка» стреляется. Вот это придумано очень хорошо! Когда Раскольников приходит признаваться, у Порфирия нет ничего, ни одного аргумента, ни одной улики на него. Это чистый жест свободной воли Раскольникова; даже если гипотетически предположить, что Свидригайлов захотел бы дать показания, не факт, что дал бы: он влюблен в сестру Раскольникова, он не из тех людей, что доносят, мы ведь не знаем точно, он ли убил свою жену, или она умерла сама. Сюжетная техника Достоевского, когда он еще владеет всеми своими способностями, выдает в нем выдающегося мастера детектива.

А вот теперь – в чем особенность этого странного детектива? В детективе интересно не тогда, когда автор ищет убийцу, потому что он убийцу знает. Интересно, когда автор ищет Бога. И подавляющее большинство детективов имеют метафизическую, религиозную подоплеку, потому что в огромной степени детектив – это отражение нашей с вами детективной работы по постоянному поиску смысла. Когда человек ищет Бога, он ищет следы, он ищет отпечатки пальцев, условно говоря, Творца на том, что Творец сотворил. Один видит эти отпечатки, а другой говорит: да нет, это клякса, это само получилось. Так вот, самое интересное у Достоевского – это момент поиска Бога в его детективном повествовании. В этом тексте автор ставит вопрос, и разгадка этого вопроса приходит с совершенно неожиданной стороны.

Вопрос поставлен Достоевским так: почему нельзя убивать старуху? Ответом на этот вопрос он и наполняет весь роман.

Сразу скажем: логического ответа на этот вопрос не существует. Убить старуху хочется, она очень противная. Посмотрите, в каком тоне она разговаривает с Раскольниковым, посмотрите, как она в кулаке держит околоток, как унижает Лизавету. Алена Ивановна – отвратительное существо, тоже прореха на человечестве. Убить старуху не только хочется, убить старуху нужно – всё вокруг Раскольникова подталкивает его к этому. Вот сидит Мармеладов, дочь Мармеладова идет на панель, дети могут в будущем и вовсе быть согнаны с квартиры и замерзнуть под забором, сам Мармеладов попал под лошадь… В том мире, который построил Достоевский, лучшее, что можно сделать, – убить старуху.

Убить старуху логически, экономически и даже гуманистически целесообразно. С точки зрения закона, как мы видим, к тому, чтобы убить старуху, препятствий не существует. Есть Николка, Свидригайлов застрелился, дактилоскопия еще не изобретена, она проявится только в 1880-е годы. У Порфирия же какой способ расследования? Он подсылает к Раскольникову мещанина, чтобы тот давил на его психику. Какой следователь так работает? Это эффектно, конечно, – а если попадется упорный человек, который на мещанина не поведется? Факты надо искать, а фактами Порфирий не занимается совершенно, он психолог.

Нравственные законы тоже разрешают это убийство, и ужас в том, что Раскольников-то и руководствовался нравственными побуждениями, убивая старуху. Ему жаль Мармеладовых. Если старухины деньги отдать им, это будет нормальное нравственное перераспределение капитала. И тем не менее старуху убивать нельзя. По каким же соображениям?

Вопрос поставлен в гуманистической, логической, рациональной плоскости. А ответ на него дается в другой плоскости.

Убивать старуху нельзя по самым странным соображениям, приходящим совсем не с той стороны, откуда мы их ждали. Убивать старуху нельзя по соображениям биологическим. Потому что это преступление Раскольникова раздавило. Достоевский – действительно маньяк, человек, наделенный большой изобразительной силой, но направляющий свое писательское зрение на то, от чего принято в ужасе отворачиваться. Более натуралистической сцены, чем убийство старухи, в русской литературе нет. Но когда мы читаем у Достоевского эту сцену, мы не можем ощутить некоторого садистического наслаждения, с которым автор демонстрирует нам эти свои способности. Склизкий снурок, «кровь хлынула, как из опрокинутого стакана», Лизавета с детским плачущим выражением заслоняется от топора…