Юрий Безелянский - Отечество. Дым. Эмиграция. Русские поэты и писатели вне России. Книга первая

«– Восток? Византия? Третий Рим Мережковского? Или державинская ода из забытой хрестоматии:

А от Соловьева рукой подать, в Метрополь пройти, – от кайсацких орд только и осталось, что бифштекс по-татарски из сырого мяса с мелко нарубленным луком, черным перцем поперченный.

А все остальное Европа – Запад, фру-фру.

Лакеи в красных фраках с золотыми эполетами; метрдотели, как один человек, в председатели совета министров просятся; во льду шампанское, с желтыми наклейками, прямо из Реймса, от Моэта и Шандона, от Мумма, от Редерера, от вдовы Клико, навеки вдовствующей.

А в оркестре уже танго играют.

Иван Алексеевич Бунин. Насупив брови, мрачно прислушивается, пророчески на ходу роняет:

– Помяните мое слово, это добром не кончится!..

Через год-два так оно и будет.

Слишком хорошо жили.

Или, как говорил Чехов:

– А как пили! А как ели! И какие были либералы!..

А покуда что живи вовсю, там видно будет.

Один сезон, другой сезон.

Круговорот. Смена. Антрактов никаких.

В Благородном собрании музыка, музыка, каждый вечер концерт…

…Театр, балет, музыка. Художественные выставки, вернисажи…

…Читали Чирикова. Тепло и без дискуссий принимали Бориса Зайцева. Иван Шмелев написал своего “Человека из ресторана”… Струей свежего воздуха потянуло от бунинского “Суходола”.

Приветствовали, умилялись. Тоже не знали, чем эта писательская карьера кончится. Потом узнали…»

«Путаница в умах, в облаках, в святцах…»

А затем – февраль и октябрь. «Смена власти произошла чрезвычайно просто. Одни смылись, другие ворвались…»

И вот эмиграция.

«Не все было весело в русском городке, через который протекала Сена. Но смешного, чудовищно нелепого было немало.

Никакой параллели между французской эмиграцией, бежавшей в Россию, и русской эмиграцией, наводнившей Францию, конечно, не было.

Французы шли в гувернеры, в приживалы, в любовники, в крайнем случае в губернаторы, как Арман де Ришелье или Ланжерон де Рибас.

А русские скопом уходили в политику, в философию, а главным образом в литературу.

Были страны, которые чрезвычайно это поощряли, и не только выдавали ренты и субсидии, но особых идеалистов награждали еще медалями и орденами».

Про советскую Россию Дон-Аминадо пишет так:

«…Картуз Ильича превратился в корону Сталина… Пульс страны бился на Лубянке…»

Книгу «Поезд на третьем пути» Дон-Аминадо заключил словами:

«Хронику одного поколения можно было бы продолжать и продолжать. Ведь были еще страшные 1939–1945! И вслед за ними сумасшедшее послесловие, бредовый эпилог, которому и поныне конца не видно…»

Дон-Аминадо точно предвидел: конца не видно… и бреду, и развалу, и хаосу…

Бедная Россия!..

Горянский Валентин Иванович(настоящая фамилия – Иванов. 1888, Петербург – 1949, Париж). Поэт-сатирик. Внебрачный сын князя, художника Эдмона Сулиман-Груд-зинского. Юность его прошла в обстановке крайней бедности. В 18 лет ему открыли тайну рождения, и отец, князь, предложил ему усыновление и материальную помощь. Юноша гордо ответил: «Для меня все сделала мать, и я не хочу знать этого человека». Стихи начал писать с шести лет. И это определило его дальнейшую судьбу. После гимназии с головой окунулся в журналистику, начал с пейзажных зарисовок и сатирических миниатюр. В 1915 году вышел первый сборник «Крылом по земле». Критики отметили «честный реализм» Горянского. Тогда же состоялась его встреча с Дон-Аминадо, который в мемуарах вспоминал Горянского: «талантливый, уродливый, тщедушный… Человек он страстный, искренний, невоздержанный. В стихах целомудренен, в прилагательных и эпитетах щедр».

Второй сборник «Мои дураки. Лиро-сатиры» был в основном посвящен реальности города, где уродство, боль, нищета, унижение. «Каменный плен». Автор выразил свою ненависть к обывателю, к «желудку в панаме». В какой-то степени Горянский предвосхитил молодого Маяковского, высмеивающего мещанский мирок. Вот как Горянский живописал «Тоню-изменницу» (1914):

Высказал Горянский и свою гражданскую позицию в стихотворении «О политике» (1914):

Ходил Горянский в лидерах «Сатирикона», хотя и подвергся нападкам за пристрастие к «уличной вульгарной дешевке».

В Первую мировую войну Горянский, несмотря на «белый билет», поехал на фронт корреспондентом. Вернулся с арены боев категорическим противником войны, пацифистом, о чем свидетельствует резкое стихотворение «Зачем разрешил?» (1917):