Юрий Безелянский - Отечество. Дым. Эмиграция. Русские поэты и писатели вне России. Книга первая

Свержение самодержавия Горянский приветствовал, а вот Октябрьскую революцию не принял. В развороченной бурей стране мечтал о «городе зеленых крыш», куда заходить запрещено «политикам и героям» В одноактной пьесе «Поэт и пролетарий» подверг критике новую власть. Ее не принял, да и она не приняла Горянского. И пришлось уезжать-бежать на юг, сначала в Одессу, а оттуда в 1920 году в Константинополь. Пожил немного в Югославии и в 1926-м с семьей перебрался в Париж, мучительно тоскуя по родине, впрочем, как и все русские эмигранты. Вот, к примеру, стихотворение «Россия» (1926).

В годы Второй мировой войны Горянский пережил несколько трагедий: расстрел сыновей, собственную слепоту. «Полная слепота и безвыходное восьмилетнее сидение на стуле в вечной печали и ужасном одиночестве, в холоде и голоде…» – записывал он, когда после операции ему вернули зрение.

Писал комедии, сказки, фантастические рассказы («Кот Фру-фру и прекрасная лунатичка», «Чудесные похождения сверчка Цитрилли» и т. д.). Печатался, но значительная часть творческого наследия не дошла до читающей публики, в том числе драматическая поэма «Танцовщик и разбойник» о Серже Лифаре и поэма «Смерть ангелов».

После кончины Горянского (он прожил 61 год) был опубликован его роман «Парфандр и Глафира», написанный «классическим пушкинским стихом, – история трагической любви Парфандра и прекрасной Глафиры, символизирующей Россию. В образе “философа мыльных пузырей” Парфандра Горянский изображает русскую либеральную интеллигенцию, которая в порыве чистого идеализма мечтала о счастливом браке с Глафирой. Однако она оказалась в объятьях затянутого в черную кожу энергичного брандмейстера Гросса, напоминающего большевистского комиссара, который безжалостно разрушил уютный мещанский мирок своей возлюбленной. Поток иносказаний в романе сложен и многозначен, смешное постоянно переходит в трагическое, рождая тонкую грустную иронию» («Русское зарубежье. Золотая книга эмиграции»).

Валентин Иванович Горянский похоронен под Парижем на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.

Вот и весь сказ о Валентине Горянском.

О крупных представителях сатиры и юмора поговорили. Теперь обратимся к тем, кто калибром помельче.

Осип Дымов(Иосиф Исидорович Перельман; 1878,Белосток – 1959,Нью-Йорк). Отец – немецкий еврей. В семье говорили по-немецки и на идише. Дымов – это псевдоним, взятый из рассказа Чехова «Попрыгунья». Но Дымов в сегодняшней России менее известен, чем его брат Яков Перельман: книги-учебники «Занимательная математика», «Занимательная алгебра», тригонометрия, астрономия, физика и т. д.

Брату Иосифу этим «занимательным» похвастаться нельзя, хотя он написал довольно много рассказов, пьес и романов. Прогремела драма Дымова «Ню», поставленная Мамонтовым в легких коричневых вуалях и шелках. Со словами, обращенными в зал: «Я слышу, как проносятся крылья Времени… Время… Die Zeit… Le Temps…»

В главку сатириков Дымов попал исключительно потому, что с 1908 года был активным сотрудником журнала «Сатирикон», хотя юморист он далеко не блестящий. По своему письму он скорее импрессионист.

В эмиграции Дымов оказался случайно, поехал в 1913 году в Америку ставить свою пьесу и не вернулся (революция, непонятная страна, зачем?!), сменил гражданство и стал еврейско-американским драматургом, и вроде успешным. Более того, в 20-е годы проявил себя как просоветский литератор и печатался в «Красной газете», что не могли ему простить русские писатели на чужбине.

По мнению Дон-Аминадо, Дымов был человек одаренный и немало обещающий, но с отъездом из России литературная карьера его пошла зигзагами и не по предсказанному ему пути. Он и сам это чувствовал и понимал.

«Во время частых встреч с ним в Нью-Йорке, – вспоминал Дон-Аминадо, – казалось, что он еще как-то бодрился, сам себя убеждал и взвинчивал, уверял, что все эти драмы, которые шли в то время во второразрядных американских театрах, хотя и с Аллой Назимовой и с Баратовым, что все это так, больше по необходимости и для денег, а то, что для души, то есть самое важное и главное – все это еще впереди, и мы еще повоюем, и я им еще докажу! И прочее…

Кому это – им, так и осталось невыясненным».

Николай Николаевич Евреинов(1879, Москва – 1953, Париж). Схожая судьба с Дымовым. Широко известен как режиссер, драматург, историк и теоретик театра. И совсем забыт как автор многих миниатюр, комедий и буффонад. В 1920 году ставил массовую постановку в Петрограде «Взятие Зимнего дворца». Но, разумеется, не смог сработаться с советской властью, с ее акцентами на пролетарское искусство. В 1925 году во время гастролей кабаре «Кривое зеркало», с которым был тесно связан, в Варшаве через Польшу отправился в Париж, а дальше в США. А с января 1927-го осел в Париже, где ставил различные постановки в разных театрах – от «Снегурочки» до «Горя от ума». Создал даже либретто балета «Шота Руставели».

Перед смертью Евреинов успел закончить книгу об эмигрантах и театре в Париже («Памятник мимолетному», 1953) и русскую версию «Истории российского театра» (1955). Похоронен на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.

Серьезный исследователь и юморист при этом. В журнале «Сатирикон» (1931) была опубликована его музыкальная юмореска «Слон за роялем».