Алексей Кривоносов - Слово и мысль

Совершенно неверна латинская сентенция: «Nihil est in lingua quod non prius fuerit in oratione» (Ничего нет в языке, чего бы не было прежде в речи). Напротив, нет ничего в речи, чего бы не было прежде в языке. Все новообразования, морфологические и синтаксические формы сразу же встраиваются в строгую систему языка. Всякое нововведение всегда сталкивается со старым, ибо оно построено на старом. Ничего принципиально нового в новообразованиях нет, если не считать заимствований из чужих языков, где, кстати, все их новообразования тоже построены на старом или на заимствованном откуда-либо багаже. Никто не может изобрести новое слово, которого бы не было в любой другой знаковой системе. Но неологизмы родились не в речи. Они подчинены строгим законам языка, а он — мышлению. Например: нахватанность, отдарочек, горлодратели, свистопад, вузник, зряплата.

Речь обычно связывают только с коммуникацией: если мыслительные операции направлены на познание объекта, то речевые операции направлены на формирование и передачу мысли. Речь — это индивидуальный акт общения. Но общение не может быть отгорожено от познания, ибо само познание может протекать также в форме общения, которое само становится фактом познания. Да и сами эти понятия — познание и коммуникация — условны и не обладают статусом научного термина. Это лишь способ использования языковой знаковой системы, который характеризует лишь преобладание того или иного способа в данный момент.

Некоторые лингвисты полагают, что речь обеспечивает язык своими ресурсами, что речь командует языком, при этом ссылаются на то, что в речи рождаются формы и единицы, которых ещё нет в языке, что речь есть источник всего субъективного, что проникает в объективную систему языка. Всё творчество идёт через речь. Речь — это канал, по которому человеческая практика входит в язык. Считается, что язык развивается и обогащается под влиянием речи. Многие инновации появляются первоначально в речи отдельных говорящих, и эти новые образования затем могут быть приняты или отвергнуты языком, если они не соответствуют потребностям коллектива. Если в речи нет ничего коллективного, то каким образом может стать социальным язык, и как люди понимают друг друга?

Когда считают, что речь первична по отношению к языку, то представители этой точки зрения ссылаются на опыт ребёнка, который, якобы, прежде научается речи и приходит к языку. Однако ребёнок не «научается», а подражает взрослым и постепенно сам усваивает ассоциативную связь слышимого звука с видимой им вещью. Если это и есть «научается», то лишь на начальном этапе, далее ребёнок собственными усилиями реконструирует язык, который лежит в основе услышанной речи. В этой теории всё поставлено с ног на голову. Зададим вопрос: разве сами звуки и буквы, т.е. звучащая или письменная речь, текст могут мыслить, чтобы самим решать, что вводить в речь нового, а что отбросить?

Иногда языковеды представляют ещё одну формулу определения сущности и языка, и речи. Язык и речь соотносятся между собой так, как если бы мы вливали в один и тот же стакан из двух разных сосудов воду, подкрашенную, скажем, в синий и красный цвета: мы бы видели, как смешиваются здесь язык и речь. Мы получили бы воду и не синюю, и не красную, а нечто среднее. Так и язык, смешиваясь, переходит в речь, образуя нечто среднее между формами языка и формами речи. Так и речь, смешиваясь с языком, переходит в язык, образуя нечто среднее между речью и языком. Эта фантазия, конечно, интересна, но она в корне противоречит истинной природе и языка, и речи. Речь — это система внемозговых материальных знаков, которая заложена в сознании в виде идеальной системы этих материальных знаков.

Некоторые лингвисты отрицают один из величайших тезисов Соссюра, согласно которому язык — не материальное явление, оба компонента языка (смысл и звук) психичны. Это, по их мнению, — идеализм. Если язык, как утверждают они, есть система нематериальных знаков (оба компонента психичны), связанных ассоциативной связью, то коммуникация, обмен информацией невозможны, так как знаки не могут быть восприняты другими людьми. Если же язык материален, т.е. знаки языка — физические сущности, то коммуникация опять-таки невозможна, потому что сознание их не может узнать, отождествить с теми знаками, которые уже встречались ранее. Материя знаков (звуки, чернильные пятна) не может быть введена и выведена из сознания.

Таким образом, коммуникация невозможна при любом статусе языка. В этом суть парадокса. Эта теория есть, по мнению некоторых лингвистов, следствие недостаточно последовательного размежевания языка и речи: различают знаки языка и знаки речи как различные знаки. В речи знаки материальны и имеют смысл, эти знаки никогда не бывают тождественными между собой. Тождественными или различными они становятся благодаря знакам языка, эталонам речи. Без знаков языка невозможны знаки речи, и наоборот. Знак языка — эталон, а те же знаки в речи — его реализации. Следовательно, язык и его знаки существуют в двух ипостасях: в виде абстрактно-идеального эталона, локализованного в сознании субъекта, и в виде телесной реализации этого эталона, который служит посредником между адресантом и адресатом. В тексте объективируется не только мысль, но и язык.

Психологи тоже различают две принципиально различные области: творчество в речи и творчество в языке. Речевое творчество приводит к созданию нового речевого продукта, т.е. нового текста, устного или письменного, любого объёма, в любой его форме (проза, поэзия, монологи, диалоги и т.п.). В отличие от речевого, с языковым творчеством связаны процессы, которые ведут к преобразованию в самой языковой системе. Различение языка и речи существенно потому, что названные виды речи различны по своему характеру, и по соотношению с разными отделами речевого и языкового механизма.

Некоторые лингвисты пишут, что язык и речь отражают мир, но по-разному. Язык отражает мир неточно, контурно, приблизительно, вне взаимосвязей, со многими лакунами, порой даже искажённо. Критерий полноты отражения — это возможность реконструкции отражаемого объекта по данным отражающего объекта: а) на основе языка в лучшем случае можно восстановить лишь приблизительные, размытые контуры элементов мира, вне деталей и связей; б) а на основе речи мы реконструируем действительность достаточно полно, точно, взаимосвязано. Речь, напротив, обладает высокой разрешающей способностью, отражает мир полно, адекватно, детально, во взаимосвязях, это объект, отражающий мир.

Увы, ни язык, ни речь не отражают мир, их функция — служить материальными знаками, ассоциативно указывающими на объекты мира, отражающиеся в мозгу через идеальные образы этих объектов. Поэтому не может стоять вопрос о «полноте или неполноте», о «точности или неточности» отражения мира в языке и в речи.