Алексей Кривоносов - Слово и мысль

Такое отношение к фонеме дало повод, но совершенно на пустом месте, отвергнуть вообще понятие фонемы и науку фонологию. «Дегуманизация языка привела в конечном счёте к дегуманизации лингвистики. Фонетика переросла в фонологию, сосредоточенную на фонологических единицах и их дифференциальных признаках в отвлечении от многих фонетических особенностей речи» [Арутюнова 2000:10].

Некоторые лингвисты признают, что фонема реально не существует и что введение её в языкознание есть дегуманизация языка, — это чудовищно с научной точки зрения. Можно подумать, что в мозгу человека отпечатана не данная фонема или графема как абстрактная, идеальная, логическая форма звука и буквы, а заложен в мозгу их материальный субстрат, сам физический звук или сама буква, чернильные крючки. Недооценили величайшее открытие Бодуэна де Курненэ, значение и роль фонемы в понимании сущности языка, ошибочно полагая, что природа языка заключена лишь в материи знаков.

К. Маркс пишет, что «идеальное есть не что иное, как материальное, пересаженное в человеческую голову и преобразованное в ней» [Маркс, Энгельс т. 23:21]. Следовательно, в мозгу человека находятся не материальные звуки природы, не сами материальные членораздельные звуки, изобретённые человеком, а их идеальные отражения. Следовательно, весь язык в виде материи звуков и букв, находится в сознании человека как их идеальные отражения, двойники, т.е. и язык, и внешний мир представлены в человеческой голове как их идеальные образы(в знаках это уровень 2). Это и есть основная и главная аксиома языка, в этом и состоит его истинная природа. Отсюда — реальность и неизбежность фонемыкак абстракции от «звука» и графемыкак абстракции от «буквы». Вот как Гегель понимал фонему: «Форма звука — это душа, отлетающая в звуке» [Гегель 1975:215].

Брдуэн де Куртенэ пишет, что «Понятие „звуковых законов“ должно быть окончательно отброшено языкознанием и заменено его психологическим эквивалентом». Бодуэн де Куртенэ дал нам всем понять: психологическая сторона в слове, знаке, — не частная собственность языка, а собственность мышления, которое живёт в нейронах мозга и цель языкознания — разгадать механизм взаимодействия материального и идеального в языке, а по-старому — механизм «взаимодействия языка и мышления». Язык — не аналог человека, вопреки мнению Арутюновой, и он не соединяет в себе ни материю, ни дух, их соединяет в себе мозг человека, и материя для него, т.е. звуки и буквы, чтобы стать языком, превратились в систему фонеми графемкак систему логических абстракций. «Дух» живёт в человеке в логических формах фонем, графем, морфонем, понятий, суждений, умозаключений. Что же осталось от языка? Остались материальные «рожки да ножки», физические звуки или чернильные пятна — но это уже природная материя, а не язык. Чтобы стать языком, материальные знаки должны быть помещены в мозг в их идеальной, а не материальной форме.

В язык, и, следовательно, в систему знаков природная материя превращается благодаря тому, что эта природа стала для человека ассоциативными знаками определённых идеальных понятий, хранящихся в мозгу, а не в чернильных крючках, не в типографской краске. Если благодаря введению понятия фонемы язык «дематериализуется» (Филин), или «дегуманизируется» (Абаев, Арутюнова), то это значит, что указанные авторы под языком понимают лишь физические звуки, а не то, что за ними скрывается — система абстрактных, обобщённых логических единиц — фонем, находящихся в мозгу, а не на бумаге и не в звуках. Человеческий мозг воспринимает живые звуки и буквы на чувственной ступени абстракции как физическую субстанцию, «преобразует» их, как пишет Маркс, в идеальное. Ни звуки, ни буквы не могут «войти» в мозг как таковые, как физическая материя: мозг в состоянии воспринять их только в обобщённой, абстрактной форме, идеально, только в виде фонем, организованных в некоторую систему.

Указанные выше авторы увидели вред, нанесённый языкознанию тем, что языкознание вместо чисто «гуманитарной» науки стало «негуманитарной» наукой — а это значит вместо чистой беллетристики — становится наукой точной, поддающейся машинному, математическому, логическому моделированию, благодаря чему языкознание встало в один ряд с точными науками, чем оно и должно быть по своей сущности, но ещё не стало ею. Обосновывать процесс «дегуманизации» языка тем, что звуки заменили фонемами, т.е. увидели сущность человеческого языка только в материальных звуках, — это всё равно, что заявить: вода характеризуется свойством воды, потому что она материальна и потому что мы практически пьём материальную воду, а не её химическую формулу, а воздух характеризуется тем, что мы практически дышим материальным воздухом, а не какими-то там его химическими формулами, его химическим составом, как будто в самих названиях материальных субстанций вода, воздух и заключена их сущность.

В таком случае мы оставили человека наедине с физической материей, т.е. нечленораздельными звуками и буквами и не увидели в них, кроме физической материи, ничего абстрактного, а это значит — более глобального, психологического, мыслительного, логического. Мы оставляем человека на стадии животных, у которых звук прямо и непосредственно как нечленораздельная реакция на ситуацию обозначает конкретное событие, т.е. именно то, что он обозначает, именно то, что животное видит и ощущает. По Арутюновой, перевести серию разрозненных нечленораздельных звуков в систему фонем как абстрактных, идеальных единиц, т.е. звуковых и графических понятий — значит совершить над человеком негуманный акт, а это значит — превратить его, обратно, в стадное животное и лишить его свойства быть человеком. Такое представление о месте и роли понятия фонемы, перевернувшего всё языкознание 20 века, можно приписать только теоретическим дилетантам.

Звуки, буквы, материя — это область чувственного мышления. Но человек обладает не только чувственным, но и абстрактным мышлением, которое, собственно, и сделало его человеком. Воспринимая чувственный образ, человек тут же в своём мозгу превращает его в некую абстракцию: цепочка материальных звуков и букв берёза (1) не переходит в их первозданном виде в его, человека, мозг, в нём рождается абстрактный, логический образ этого звукосочетания в виде цепочки фонем и графем (2), а семантическое значение реального дерева берёза (4) — превращается в логическое понятие (3) о бесконечном количестве самых различных материальных берёз (4).

Что такое нечленораздельные звуки? Это, прежде всего, физическая, природная материя, такая же, как и мой стол, соседний дом, дерево во дворе, бегущая по улице собака. Моё чувственное мышление воспринимает эти материальные объекты точно такими же, какие они есть на самом деле. Но моё абстрактное мышление преобразует эти чувственные объекты в их идеальные образы: из области чувственного созерцания они переходятв моё абстрактное мышление, в мозг в виде их идеальных отражений, образов. Разумеется, не как материальные предметы — в мозгу им нет места и их невозможно туда запихнуть, а как абстракции от них, как нечто идеальное, т.е. в виде логических понятий, мельчайшими из которых являются фонемыи графемы. Это как раз то, о чём пишет Маркс: «Идеальное есть не что иное, как материальное, пересаженное в человеческую голову и преобразованное в ней».