Алексей Кривоносов - Слово и мысль

Ответ на любое явление, его сущность, может быть как достоверным, так и предположительным. Язык бесконечно сложен и многообразен, поэтому в своей познавательной деятельности человек не всегда может дать достоверный ответ. Первая ступень — более или менее достоверное предположение, которое проверяется, и либо отбрасывается как ложное, либо обосновывается до степени достоверно истинного знания. К таким достоверным знаниям относятся аксиомы.

Некоторые учёные считают, что в языкознании аксиоматика невыполнима. Например, в математике аксиоматика даётся без труда, потому что она оперирует с точными числами и величинами, раз и навсегда обладающими определённым и бесспорным содержанием. Таблица умножения единообразна везде, всегда, у всех. В гуманитарных науках приходится отказываться от аксиоматики в точном смысле этого слова. В языкознании, где есть более понятное и менее понятное, сомнительное и правдоподобное, в аксиоматике, как считают некоторые, неприменимо, невыполнимо. Или в лучшем случае окончательная аксиоматика в языкознании возникнет ещё очень и очень нескоро. Лосев вообще отвергает аксиоматику в языкознании, и лишь потому, что он, как философ, рассматривает языкознание только как гуманитарную науку. [Лосев 1995:69 — 72].

Как убедительно показал Бодуэн де Куртенэ в некоторых своих работах, языкознанию не место только среди гуманитарных наук. Языкознание — не столько гуманитарная наука, сколько естественная наука. Предметом изучения гуманитарной науки языкознания является язык, но он одновременно есть объект изучения и в литературоведении, в истории, антропологии, юриспруденции и в других науках. В этом и только в этом состоит гуманитарная сторона языкознания. Но подход к языку только с гуманитарных позиций не раскрывает сущность языка.

В теоретическом языкознании придумано много аксиом. Вот, например, некоторые из них. К лингвистическим аксиомам Будагов относит: «Глубоко общественная природа языка», «его коммуникативная функция», «связь языка с мышлением», «взаимодействие формы и содержания в языке», «язык как практическое реальное сознание». [Будагов, ВЯ, 1975, №6]. Эти «аксиомы» равнозначны таким же «аксиомам», как, например, «человек — живое существо», «вода — это то, что мы пьём и чем мы умываемся», «воздух — это то, чем мы дышим». Это слишком общие, обиходные «аксиомы» и поэтому они не могут иметь статуса научных аксиом. Действительно, «человек живёт», «вода» нужна для питья, «воздух» нужен для дыхания. Ну а какова сущность этих природных продуктов? Так и язык: если язык имеет коммуникативную функцию, то как, при помощи каких механизмов она реализуется; если язык связан с мышлением, то — каким образом и где он находится? А ведь в аксиомах теории языка заложена сущность теоретического языкознания, в основе которого должны лежать какие-то структурообразующие основы функционирования языка.

Вот что пишет по этому поводу Лосев: «Получается, такое впечатление, что аксиомы, лежащие в основе языкознания, каждый исследователь может по собственному произволу отбирать, выбирать, комбинировать и интерпретировать. В предельном отрыве от естественных языков и грамматик это является законченной системой релятивистского и субъективного идеализма… Можно только порадоваться, что ввиду хаотичности внесмысловых языковых построений это не доходит до законченной системы мировоззрения и остаётся только в виде не продуманных до конца тенденций…”. [Лосев, ВЯ, 1965, №5:30].

В качестве первой и главнейшей аксиомы теоретического языкознания я назову «языковой знак», как структурный атом языка. Главная аксиома — это знаковая природа языка. От чего же знаковая природа языка предупреждает? От всех прочих блужданий в определении природы языка (средство коммуникации, и т.д.). Здесь мы находим нить Ариадны, выводящую нас из лабиринта теоретического хаоса. Аксиома потому и первичная, что она банальная, т.е. всем понятная и не требует доказательства. Сущность аксиоматического метода в том, что он применяется в науках, в которых понятия имеют стабильность, достаточную для применения к ним чётких предписаний формальной логики. Но главная часть решений проблемы падает на долю экспериментов и наблюдений.

Аксиома есть простое и очевидное суждение, не требующее для себя никаких доказательств, и само лежащее в основе всяких доказательств в определённой области знания. Сведение этих аксиом воедино есть аксиоматика. В теоретическом языкознании, как и в математике, такие аксиомы не могут быть лишь предварительными, с дальнейшими исправлениями и дополнениями. Аксиомы — не исходный пункт исследования, а его заключительный результат. Эти аксиомы не прикладываются к природе и к человеческому обществу, к языку, а абстрагируются от них. Не язык, его грамматическая структура, сообразуется с аксиомами, не природа, ни человечество сообразуются с ними, а, наоборот, аксиомы верны лишь постольку, поскольку они соответствуют природе языка.

Но возникает вопрос, истинны ли сами эти аксиомы, соответствуют ли они истинному положению вещей в знаковой системе и в мышлении, являются ли они аксиомами материализма или идеализма? Не взгляды и вкусы исследователя, а сама наука языкознание, как и сам язык повинны в этих аксиомах, которые здесь доказываются. По мере развития науки аксиомы подвергаются время от времени сомнениям, т.е. данная область частично или полностью пересматривается. Но и способ сомневаться тоже подчиняется некоторым правилам, ибо сомнения вне всяких правил обнаруживают дилетантов.

Фактически к лингвистическим аксиомам должны относиться лишь аксиомы, выступающие в любом случае как незыблемый закон языкознания. Аксиомы в языкознании должны быть л о г и ч е с к и м и п о с ы л к а м и при исследовании любой темы. Многие лингвисты наглухо закапсулировались в своих личных узких проблемах и их не интересуют никакие аксиомы. «Грустно сознавать, что в лингвистике отсутствуют подлинно строгие исходные понятия, сопоставимые с исходными понятиями других наук. Лингвистические работы не в праве начинаться с апелляции к какому-либо известному, принятому всеми, строгому правилу, закону, понятию, аксиоме: ведь таковых просто не существует» [Перцов 1996:47 -48].

Аксиома 1. Язык обращён на внешнюю действительность, на нечто, вне самого знака, он есть представитель нечто другого. Знак имеет «заместительный» принцип.

Аксиома 2. Языковой знак есть чисто материальный объект, материя знака служит необходимым условием создания идеальных образов предметов в мозгу человека. Языковой знак материален, но материален (звуки, чернила) только для органов чувств, для глаз и для слуха, как чувственных форм мышления человека. Для мозга, т.е. как абстрактная форма мысли, он только идеален. В мозг знак входит не своей материей, и остаётся там не как физическая субстанция (в мозгу нет места ни для чернил, ни для звуковых волн), а только в виде абстрактной идеи этой материи, в виде некоего идеального (логического) образа звука (фонема) или в виде некоего идеального образа буквы (графема). И только в этой идеализированной, логической формеон хранится в мозгу, воспринимается мозгом из устной и письменной речи и выходит вовне, продуцируется обратно в физическую среду, через органы речи и пальцы руки, в виде тех же материальных звуков и букв. Процесс же перехода конкретной материи (звуков, букв) в мозг в виде абстрактной идеи об этой материи и обратный выход из мозга абстрактной идеи об этой материи в чисто материальное, в звуки, буквы, — это, во-первых, процесс сугубо таинственный и нам об этом круговороте материального и идеального в мозгу и через мозг пока ничего не известно, во-вторых, это и есть скрытый процесс мышления, понимания, коммуникации, познания, и именно в этом таинственном скрытом процессе и нужно искать природу и сущность языка, т.е. природу и сущность языковых знаков.