Алексей Кривоносов - Слово и мысль

Я слышу от говорящего слово стол . В слове стол есть совокупность многих признаков, которые состоят из совокупности впечатлений моего зрения и осязания, а также из воспоминаний о них. То, что имел в виду говорящий, пишущий (т.е. стол ), слушающий понимает, но у него набор признаков иной (в зависимости от его жизненного опыта). Если В. Гумбольдт пишет, что «всякое понимание есть непонимание», т.е. понять другого якобы невозможно, то это его афоризм. На самом же деле: то, что мы называем пониманием, есть акт говорения и слушания особого рода, возникновение мысли в нас самих по поводу мыслей, высказанных другим человеком.

Слово, воспринимаемое слушающим, пробуждает в нём воспоминание таких же собственных звуков, и это воспоминание вызывает в его сознании мысль о самом предмете. Если бы слушатель не воспринял звук другого как принадлежащий ему самому, слушателю, то понимание было бы невозможным. Но для такого понимания нужно не полное звучание (или частично иное написание), а только частное совпадение нового восприятия с прежним. Люди «передают» друг другу не предметы (звук слов, буквы), а затрагивают друг в друге то же звено цепи чувственных представлений своего духовного инструмента.

Это есть воспроизведение в сознании предмета, события, теории, т.е. того, что сейчас ещё не существует, в ощущениях не дано, но что может существовать в неких идеальных ситуациях. А воспроизвести в сознании предмет, событие, ситуацию, значит понять их, как они есть. Т.е. абстрактное, логическое мышление определяется через мышление-понимание, а оно отличается от ощущений, восприятий, представлений как чувственных форм отражения. А понимать вещи и явления можно только в логических формах (в понятии, суждении, умозаключении), т.е. мы понимаем только идеализированный предмет.

Таким образом, предмет, событие, факт мы понимаем в двух мыслительных формах — в форме конкретного, наглядного, видимого, ощущаемого предмета для идеализации, т.е. в форме чувственного мышления, и в форме идеализированного предмета, в форме абстрактного, логического мышления. Это и есть исходное начало, ступень определения понятия мышления. Предмет и мысль о нём не совпадают, это материя и сознание, материальное и идеальное, звуки слов соотнесены с мыслями о них. Идеальное в них — образы этих звуков, живущие в голове человека. В этом отношении слово не отличается от других материальных объектов. Но имеется отличие: восприятие слова сопровождается его пониманием, т.е. установлением связи этого слова с определённым понятием, которое уже есть в опыте человека. Материальные знаки выступают как выражение идеального. Соотношение идеального образа и материи знака символизирует, представляет содержание мысли, которая находится в сознании. Нет речи без её понимания, так же как нет и понимания без речи, без знаков, «внешней материи» мысли. Говорящий знает, что слово принадлежит ему, и в то же время он знает, что это же слово не принадлежит ему на правах частной собственности. Ибо это слово так же понятно и слушающему, следовательно, принадлежит и ему.

Когда я говорю, а меня понимают, то я не «перекладываю» целиком мысли из моей головы в другую. «…При понимании мысль говорящего не передаётся, но слушающий, понимая, создаёт свою мысль. Думать при произнесении известного слова то же самое, что думает другой, значило бы перестать быть самим собою; поэтому понимание в смысле тождества мысли говорящего и слушающего есть иллюзия, в которой действительным оказывается только некоторое сходство, аналогичность между ними, объясняемое сходством других сторон человеческой природы» [Потебня 1910, т. 2, ч. 2:126 — 127].

Мысль, переданная словом, имеет в слушателе не тот вид, что в говорящем. Отсюда — частое непонимание. В речи одно и то же слово для слушающего и говорящего часто разные слова, с разными значениями. Устойчивость значения в слове имеет определённые пределы. Никто, произнеся слово, не думает так же, как другой. Между тем пределы непонимания не так уж широки и неопределённы. Нельзя утверждать, что слова у разных людей имеют разное значение, но нельзя и утверждать, что нет общего в слове для разных людей: есть основное значение, оттенки уходят. Каждый принимает речь в своих собственных словах. Личный опыт каждого отличен от опыта других.

Таким образом, понимание не сводится к пассивному отражению свойств вещи: в интерпретацию мы вкладываем и часть своего внутреннего мира, это «процесс построения своей мысли», это постепенное «достраивание», восполнение недостающих деталей, мыслей, суждений, умозаключений своими собственными.

Что именно даёт слову силу производить понимание и почему слово в этом отношении незаменимо никаким другим средством? Понимание другого происходит от понимания самого себя. Наша собственная тёмная мысль мгновенно освещается, когда мы сообщим её другому или напишем, и не только другому, но и самому себе. Слово есть настолько средство понимать другого, насколько оно и средство понимания самого себя. Сила человеческой мысли не только в том, что слово вызывает в сознании прежние восприятия, но и в том, как именно оно заставляет человека пользоваться сокровищами своего прошедшего. Понимание тогда возможно, когда у партнёров общения будет что-то общее. А этим общим является действительность. Получаемый после чтения текста семантический продукт есть уже вторичный смысл, вторичная, логическая интерпретация, которая читающим «подгоняется» под его логическую систему мышления, а точнее говоря — становится основой иной, новой системой мышления. А она, эта логическая система, автоматически вызывает в своём же мозгу чувственные образы конкретных предметов, подразумевавшимися говорящим (пишущим) и воспринимаемых слушающим (читающим) тоже как реальные предметы и события.

Понимание — это восстановление тех же логических связей, что и в голове говорящего (пишущего). Процесс понимания возможен только при общности семантических, смысловых, логических связей в сознании коммуникантов. Понимание возможно постольку, поскольку в мозгу адресата уже имеются, или впервые устанавливаются те же связи знака с его обозначаемым. Понимание текста возможно потому, что слушатель или читатель владеет теми же механизмами смыслового синтеза, которые использует автор при реализации своего замысла в тексте. Это значит, что читатель должен владеть не только естественным языком, но также механизмами синтеза смысла из отдельных высказываний и механизмами смысла целого произведения. Понимание выходит далеко за пределы лингвистики. В лингвистический аспект входит только процедурная сторона понимания, конкретное же наполнение в виде теории объективного мира, т.е. познание — это традиционно философская проблема, имеющая выход в языкознание.