Коллектив авторов - Моя вселенная – Москва». Юрий Поляков: личность, творчество, поэтика

При образовании новых слов у Ю. Полякова наблюдается тенденция к диминутивности – например: «Но хитрая девочка всё же сообразила: начать надо с мелочей, с колебания почти незаметных устоев, даже – устой чиков» (КМ) (имеются в виду мелкие правила бытового поведения); «(…) перерывах между эстрадными номерами я читал мои эпиграмм ушечки» (КМ). Эти слова имеют пренебрежительный оттенок, за счёт дополнительных приёмов Ю. Поляков доводит их диминутивную семантику до мизерности: слово «устои» обычно не употребляется в единственном числе – и уже это его снижает, а в слове «эпиграмм ушечки» сочетаются два уменьшительных суффикса. Говорящий – неудачливый писатель, остающийся анонимным, – невысоко ценит свои «эпиграммушечки» – довольно пошлые стихи, которыми зарабатывает на жизнь.

Зато он мечтает создать (и, видимо, не создаст никогда) своё «главн енькое». Как ни парадоксально, даже об этом «главненьком», то есть подлинно серьёзном произведении, он говорит предельно несерьёзно – через анекдот и сексуальный дискурс («альковный язык» героев): «Я никак не мог заставить себя написать эту в общем-то плёвую чепуху, ибо во мне уже несколько месяцев клубился, всё сгущаясь, роман, настоящийроман, главный, “главненький”(…) Но и за роман, за “главненькое”, сесть я тоже никак не мог, ибо оплаченная подёнщина не пускала, висела на душе чугунной гирей (…) Вот в таком крайне буридановом состоянии (то есть в положении осла: эвфемизм– Н.Я.) я и существовал последнее время, маясь между халтурой и «главненьким». Кстати, о «главненьком». Появление этого словечка тоже связано с Анкой. Был такой популярный в ту пору анекдот. Женщина, родившая тройню, показывает младенцев журналисту в той последовательности, в какой они появились на свет (…): “Это – мой старшенький. Это – мой средненький. Это – мой младшенький…” “А это?” – удивляется корреспондент, кивая на мужика в мокрых штанах, который лежит на полу и тоже плачет – просит бутылку. “А это – мой главненький!” – отвечает многодетная мать. Словечко перешло сначала в наш альковный язык, а потом Анка стала величать «главненьким» и мой будущий роман. Его я как-то в ночном разговоре с неосторожной искренностью назвал своей “главной вещью”…»

Этот контекст вызывает серьёзные сомнения в способности героя создать нечто настоящее. Слова с уменьшительными суффиксами подчёркивают камерный – и, откровенно говоря, ничтожный мир, в котором он живёт.

В другом тексте автор иронизирует над неумным фрондёрством интеллигентов, которые в период перестройки «исполняли эти опасненькиепесни с неуловимой глумцойи с осуждением, как бы переступая незаметную черту и переводя хоровое пение в разряд контрпропагандисткой работы» (Побег), подчёркивая мизерность этого «бунта».

Ещё один пример – уже из публицистики: «[Не исключено, что сразу же после всепростительного манифеста появятся возмущённые толпы тех, кто по молодости лет или по нерасторопности недооткусил от бюджета…] И они из мучительной обиды могут запросто учудить в стране такую “экстремуху”, по сравнению с которой Зюганов покажется розовенькимголубем социального мира» (П), – то есть не вызывающий у автора симпатии Зюганов покажется «безобидным младенцем».

По данным традиционной грамматики, к основным значениям диминутива относятся «уменьшительное», «ласкательное» или «уменьшительно-уничижительное». В сочетании с другими языковыми средствами диминутив может передавать ещё целый ряд модальных значений. Представленные примеры показывают, что эта форма выражает социально значимые оценки.

Диминутивные суффиксы в произведённых от названий должностей, чинов наименованиях детей имеют иронический оттенок: «Они заприметили развалины гигантского каменного особняка, а среди обломков зимнего сада резвился отряд юных адмираль чат, одетых в форменные тельняшки» (ДГ) – или даже уничижительный, если это взрослые дети высокопоставленных лиц: «Для народца попроще, вроде меня, предназначался его заместитель, маршальский сынок, ласково называемый “атташ онком”» (НП); «Наглый министер ёнышувел Катьку в уголок – и они весело болтали, очевидно, вспоминая школьные шалости» (НП). Такой эффект возникает из-за несопоставимости детей и постов, которые они заведомо не могут занимать. В «Порнократии» встречается также каламбурное слово «сорос ята». Но подобные слова у Ю. Полякова редки.

Аналогичный пример: «– Четыре километра, господарищ первый заместитель! – отчеканил совсем ещё молоденький полковнич ек» (ДГ) – иронический эффект создаётся сочетанием довольно высокой должности и не соответствующего ей возраста. (Как видим, в этих текстах диминутивные новации сопровождаются узуальными диминутивами, которые подчёрки-

вают общую семантику ничтожности: «молоденький полковничек», в общем контексте с «атташонком» употребляются слова «народец» и «сынок».)

На этом фоне аналогичная процедура с названием неодушевлённого предмета производит саркастический эффект: «Красного “крейслер ёнка” Натальи Павловны не было» (ГТ), – потому что в названии вещи, в отличие от наименований людей, нет уничижительного смысла – это просто маленький автомобиль (иное дело, если бы машина была вызывающе огромной – тогда бы она вызывала отрицательные эмоции, как вышеупомянутый «коттеджище»). С другой стороны, «крейслерёнок» ассоциируется с «жигулёнком» – не просто уменьшительным, а уменьшительно-ласкательным словом. (Впрочем, как раз по отношению к «Жигулям» Ю. Поляков не испытывает нежных чувств – например, в «Грибном царе»: «На стоянке, размеченной белыми линиями, помещались автомобили, принадлежавшие, очевидно, сотрудникам. В основном жигульняи старенькие иномарки, хотя, впрочем, попадались и дельные экземпляры»).

Это были примеры из художественной прозы, но презрительные диминутивы встречаются и в публицистике – например, в публицистической книге «Порнократия»: «Странно… Ведь все наши премьеры после бухгалтер ёночка Кириенко (напомним, что его называют «киндерсюрпризом» – что Ю. Поляков, разумеется, учитывает – Н. Я.) пришли из силовых структур»; «Нынешние «комсомоль чики», возникшие после 91-го, (…) – это уже явление новой эпохи» (П).

Вернёмся к стилистической особенности, которую мы отметили выше, – сочетанию в общем контексте неологического и узуального диминутивов: «Мишка втягивал в себя заморский никотинчик, которым в Демгородке баловались только спецнацгвардейцы. Остальные же довольствовались отечественным табачком, произрастающим в абхазской губернии и продающимся на вес в сельмаге с хамским названием “Товары первой необходимости”» (ДГ). Вариант «никотинчик», разумеется, возник как параллель «табачку», упомянутому здесь же. Но табак и никотин – понятия несопоставимые: второе содержится в первом. Диминутивная форма «никотинчик» маловероятна – не потому, что «никотин» – вещественное существительное, а потому, что это химический термин. (Ср.: диминутив «водочка» возможен, но «алкогольчик» – едва ли.)