Ася Пекуровская - «Непредсказуемый» Бродский (из цикла «Laterna Magica»)

Мой перевод: John didn’t find the butts so gross, The butts he held indeed in high. Once he visited Efros, Abraham, Marco’s son, he sighed.

Мой перевод: Morgulis, old chap, in his crock Boiled eggs both soft and hard as rocks But his opponents bluntly bluffed, That old Morgulis is also tough.

Мой перевод: Cursed in last and smutty line. Who is here last in line?

Мой перевод: Trees are swaying, crows fly. Dog is ratting on a fly.

Мой перевод: Life is just a game of chance Once she wed a Jew per chance. This newspaper plainly sucks. Can you lend me a few bucks? Can I settle in this nook? Who is that Arhan Pamuk? Could it be abbreviation? How much is this libation?

Brodsky. J . “Poet and Prose”. Translated by Barry Rubin // Less than One. Op. cit. P. 176–177.

Brodsky, J. Less than One. Op. cit. P. 178.

Вот мой перевод для английской версии: What am I getting at? I happened to have read A book of interviews with one belonging to imaginative clan. His verses to a speculative aura were tied. I chanced on the obscure replies that he produced to interviewers. Thus, all his concepts, theories, and views Were right in front of me, I could observe All favorite ideals he preserved As well as contradictions. He was firm To lay them out so as to confirm The unity of his poetic ego And his complete ambivalence: two passes That lead with no failure to Parnassus. He was as blind as all of his reporters. All failed his inconsistencies to spotter. One fellow was sufficiently clever To press his weaknesses. He seemed forever Had pounded the poet, brought to bay. But could not still succeed to keep at bay The verbal armor of poetic hubris Accounted for his soul. Yet, urbi orbi The written texts don’t lie. Who wants to see Will deftly see. The poet was at sea.

Brodsky, J. On Grief and Reason. Op. cit. P. 224–225. Перевод мой.

Рассуждая о том, что европеец любит природу иначе, нежели американец, – скажем, он смотрит на дерево в контексте культурных ассоциаций, в то время как американец встречается с деревом, как равный с равным, – Оден пишет о Росте следующее: «Природа для этого поэта есть не друг или враг, не театральная декорация для человеческой драмы: она устрашающий автопортрет поэта». Ibid. P. 226.

Стиль построчного чтения стихов, вызывавший недовольство некоторых студентов, Бродский, скорее всего, позаимствовал у Одена. По свидетельству Алана Ансена, лекцию о «Виндзорских насмешницах» Оден построил так: он проиграл девять грампластинок с записью «Фальстафа» Верди, предваряя исполнение кратким изложением сюжета.

Вот оригинал: As I come to the edge of the woods, Thrush music – hark! Now if it was dusk outside, Inside it was dark. Too dark in the woods for a bird By sleight of wing To better its perch for the night, Though it still could sing. The last of the light of the sun That had died in the west Still lived for one song more In a thrush’s breast. Far in the pillared dark Thrush music went – Almost like a call to come in To the dark and lament. But no, I was out for stars: I would not come in. I meant not even if asked, And I hadn’t been. (Brodsky, J. On Grief and Reason. Op. cit. P. 226.)

Brodsky, J . On Grief and Reason. Op. cit. P. 227–228. Перевод мой.

Земную жизнь пройдя до половины, Я очутился в сумрачном лесу, Утратив правый путь во тьме долины. Каков он был, о, как произнесу, Тот дикий лес, дремучий и грозящий, Чей давний ужас в памяти несу! Так горек он, что смерть едва ль не слаще. Но, благо в нем обретши навсегда, Скажу про все, что видел в этой чаще. («Ад», песнь 1, строки 1–9).

Ibid.

Brodsky, J. On Grief and Reason. Op. cit. P. 230. Перевод мой.

Brodsky, J . Wooing the Inanimate // On Grief and Reason. Op. cit. P. 315. Перевод мой.

Brodsky, J. On Grief and Reason. Op. cit. P. 231. Перевод мой. Следует отметить терминологическую нестыковку между «соборованием» (в русском переводе) и “Last rights” (Viaticum) в английском. О последствиях этой нестыковки пойдет речь ниже.

Ibid .

Brodsky, J . On Grief and Reason // On Grief and Reason. Op. cit. Р. 232. Перевод мой.

Ibid . P. 234.

Вот оригинал: I shall be telling this with a sigh Somewhere ages and ages hence: Two roads diverge in a wood, and I I took the one less travelled by And that had made all the difference. ( Monteiro, G . Robert Frost and the New England Renaissance. Lexington– Kentucky: University Press of Kentucky, 1988. P. 44.)

Мандельштам, О. Разговор о Данте // Собр. соч. в 3 т. Т. 2. С. 377.

Вот текст в моем переводе: My goldfinch, I’ll raise my head to yonder. Of the world we’ll jointly ponder: Winter day, as scratchy, as the chaff. Is it to your pupil just as tough? Boat – like tail with feathers, black and yellow, Are infused under your mandible with bellows. Do you sense, my goldfinch, little dandy, How colorful your plume is, how trendy. What a pigment is above your forehead: Next to yellow white, jet – black and red. To both sides he moves his eyes in twain. If he does not move, he’s gone away!

Мандельштам, О. Разговор о Данте. Op. cit. С. 368.

Ibid . С. 385–386.

Ibid . С. 386.

Вот английский текст стихотворения в переводе Джорджа Клайна: In a dusty cafe, in the shade of your cap, eyes pick up frescoes, nymphs, cupids on their way up, in a cage, making up for the sour terza-rima crop, a seedy goldfinch juggles his sharp cadenza. A chance ray of sunlight splattering the palazzo and the sacristy where lies Lorenzo pierces thick blinds and titillates the veinous filthy marble, rubs of snow – white verbena; and the bird belts out in his wired Ravenna. ( Brodsky, J. A Part of Speech. New York: Farrar, Strauss & Giroux, 1980. Р. 120.)

Мандельштам, О. Op. cit. Т. 2. С. 398.

Ibid . С. 397.

Ibid . С. 372.

Ibid . С. 374.

Ibid . С. 371.

«Колыбельная трескового мыса» в переводе Энтони Хекта.

За эту и некоторые другие подробности из биографии отца Бродского благодарю Лилю Зибель.

Мать Бродского рассказала Наталье Грудининой (поэт и переводчица, 1918–1999) о православном крещении маленького Иосифа его нянькой. Крещение имело место в 1942 году в Череповце, куда Бродский эвакуировался с матерью из блокадного Ленинграда.

Brodsky, J. Watermark. Op. cit. Р. 14–15.

Brodsky, J . Less than One. Op. cit. P. 363–364.

Волков, С . Op. cit. С. 228. В моем переводе эти строки звучат так: “I am breaking the layered rock / When the muddy beds ebb by the clock… ”

«У нас в России жертвой этого сластолюбивого невежества со стороны не читавших Данте восторженных адептов явился не кто иной, как Блок: Тень Данте с профилем орлиным О новой жизни мне поет», – писал Мандельштам, цитируя две последние строфы стихотворения Блока «Равенна» (1909). Мандельштам, О . Собр. соч. в 3 т. Op. cit. Т. 2. С. 378.

Волков, С. Op. cit. С. 228.

«Тут я растягивал зрение и окунал глаз в широкую рюмку моря, чтобы вышла из него наружу всякая соринка и слеза. Я растягивал зрение, как лайковую перчатку, напяливая ее на колодку – на синий морской околодок… Я быстро и хищно, с феодальной яростью осмотрел владения окоема. Так опускают глаз в налитую всклянь широкую рюмку, чтобы вышла наружу соринка». ( Мандельштам, О . Собр. соч. в 3 т. Op.cit. Т. 2. С. 159.

Brodsky, J . Watermark. Op. cit. Р. 43. Перевод мой.

«Это представляется мне временем, выходящим из воды, и я смотрю на кружевной рисунок, оставленный на песке, не со знанием гадалки, но с нежностью и благодарностью. Таков мой путь и мой ответ на вопрос, почему этот город привлек мое внимание». Brodsky, J. Watermark. Op. cit. Р. 43.