Коллектив авторов - Проклятые критики. Новый взгляд на современную отечественную словесность. В помощь преподавателю литературы

Услышал бы об этом Швейк, наверняка бы обронил, как в самом начале романа о своих похождениях: «Скажите на милость, пани Мюллерова, в автомобиле! Конечно, такой барин может себе это позволить».

Далее следует очень занятная фраза автора: «Случайно такие номера попались, клянусь первой прочитанной книжкой».

Лучше, конечно, Прилепину клясться как раз последними непрочитанными книжками. Особенно теми непрочитанными, которые активно нахваливал на всю страну. Достаточно вспомнить знаменитый роман Яхиной, который он настойчиво превозносил, называя и глубоким, и по-человечески хорошим, и вообще всем рекомендовал прочитать. Через пять лет, разумеется, забыл про это и проговорился, что на самом деле ничего не читал. Но быстро опомнился, обмакнул перо и подправил протокол (вот и милицейское прошлое пригодилось) – оказывается, вспомнил: половину-то романа он читал, а потом на Донбасс уехал. Что ж, подождем еще пять лет и узнаем, как там дела с дочитыванием.

Но не будем строги – до яхинских ли по-человечески хороших и глубоких литературных прелестей, когда « всю недвижимость… уезжая насовсем, я переписал на жену: ей нужнее, меня убьют, а они будут жить, повесят папин портрет на стену: семья» .

Вероятность гибели на войне, активная стадия которой благоразумно пропущена – конечно, все равно существует. Обстрелы города, и деятельность диверсионно-разведывательных (ту важно – не разведОвательных) групп тоже. Но для нашего героя эта вероятность ровно такая же, как быть посаженным в тюрьму с нацболами или быть отловленным на Марше несогласных бывшими сослуживцами. Ничтожно низкая. Так уж как-то само получается.

Уже на следующей странице герой забывает о смертельной опасности и признается, что « собирался уговорить, уломать свою женщину, мать моих детей, приехать, наконец, ко мне, жить со мной: сколько можно одному мыкаться в этом прекрасном городе. .».

Поэтому герою нужен дом. Житье в казарме и в окопах ничем хорошим не кончается, это пусть другие так делают. Вот съездил в свое время писатель Джордж Оруэлл добровольцем на войну в Испанию, хлебнул окопных «радостей» по первое число, еще и ранение в горло схлопотал. Захару так нельзя. Во-первых, его, как глыбу и эпоху (да-да, так и будет далее – глыбой и эпохой сам себя и назовет) может ожидать у себя режиссер Кустурица, неудобно кровью из перевязки заляпать яхту. Да и Моника вряд ли умеет сбивать элегантным щелчком вшей с ресторанной скатерти. Поневоле себя приходится блюсти.

Герой книги Захар принимается действовать. « Сделал звонок – прямо в секретариат Главы Донецкой народной республики… в которую верил… » и дальше примеры веры: как в свет собственного детства, как в отца, как в первую любовь, как в любимое стихотворение, как в молитву в страшный час…

Красиво. Умри, Захар, лучше не напишешь… Хотя нет, у фельдкурата Каца получалось не хуже, на его пьяных проповедях: «Тут им овладело поэтическое настроение и он заговорил о возвращении к солнечному свету счастливых созданий и пламенных сердец. Затем он упал на колени и начал молиться: «Богородице, дева, радуйся», причем хохотал во все горло».

С высот головокружительной патетики спуститься на грешную землю трудно, вот автор прямо в тексте и делает небольшую имитацию заминки, как бы боромочет, морща лоб:

« …забыл, о чем речь

А, сделал звонок. Да».

Ох, зря я однажды взял да поверил Евгению Николаичу, когда тот хулил воронежского самородка, солиста «Сектора Газа». Опять, выходит, обмакнул и обманул – ибо на деле любит, ценит и отдает дань уважения понятными аллюзиями: «Так, на чем остановился? Тьфу ты, совсем тут забыл…А-а-а! Потом забацали альбом…» – исполнял в песне «Репетиция» раздолбай Хой, даже не предполагая, что внимательный мальчик Женя мотает на ус незатейливый художественный прием.

Сердце мое потеплело от воспоминаний о юности, и дальше я читал несколько страниц с удовольствием, пока не наткнулся на абзац, где Захар еще не видит, но уже слышит Батю – Александра Захарченко, Главу ДНР.

« Еще на подходе услышал его голос, и неподражаемый смех: заливается как ребенок. Ей-богу, так только дети могут смеяться ».

Очередное доказательство, что кроме Евгения Николаича и Захара есть еще несколько Прилепиных, пишущих «по всем направлениям».

Дернул же меня черт прочесть тот самый прилепинский манифест, где высочайше запрещается веселиться и смеяться, а в пример приводят «страшно серьезных, невыносимо серьезных» людей. И Александр Захарченко там упоминается, конечно же.

А в самописной книжке «Некоторые не попадут в ад» или перед нами какой-то другой Захарченко, или, что еще хуже, снова Прилепин обмакнув перо, обманывает доверчивого читателя:

« Мы все смеялись, и Захарченко хохотал больше всех, откашливая отстатки смеха, и снова заливаясь, как самый голубогл азый и лобастый ребенок, которого щекочут. Жизнь щекотала и веселила его».

Да и потом еще много про смех будет.

Вот, опасаясь ответного огня из-за запущенной ополченцами ракеты, «местные поселковые граждане, оседлав велосипеды, поспешили из деревни вон: люди опытные… Мы смеялись. Мы выглядели как циники и были циниками» .

Ну а чего, и правда смешно же ведь – крутите, аборигены, педали, пока по заднице не дали. Обхохочешься.

Про эти запуски ракеты под названием «вундревафля» нужно упомянуть отдельно – уж очень этот эпизод впечатлил читательскую публику.

С большим удовольствием описывается стрельба ракетами-полусамоделками, красочно повествуется об их поразительном поражающем факторе и называется даже число убитых: « одиннадцать двухсотых на той стороне, только в одном укреп-районе».

Сухих цифр и отчетов мало. Хочется ведь не только произвести впечатление, но и, как говорил товарищ Новосельцев товарищу Калугиной в период пробного ухаживания: «Усилить хочется!».

Поэтому после наблюдения за стрельбами – скорей, скорей в ресторан «Пушкин»… Он уверен, что там уж ждет его Каверин… Вошел: и пробка в потолок, вина кометы брызнул ток…

« Ну, конечно. так и думал: сидят и Казак, и Ташкент…

Я завалился в кресло. Ташкент смеющимися глазами смотрел на меня, Казак улыбался ».

Да уж, не кадеты, не эсеры, ни савинковы и не сталины-троцкие – мы помним.

Ташкент (тот самый министр доходов и сборов ДНР Тимофеев, который потом сбежит из республики, потеряв «крышу» после гибели Захарченко), рассказывает о влиянии выпущенных ополченцами ракет на окружающую среду и человеческий организм:

« …в момент взрыва происходит резкий перепад температур: получается что-то вроде вакуума. Никакие укрытия не спасают, кроме герметичных… Могут органы полопаться. Раненые – не жильцы ».