Коллектив авторов - Проклятые критики. Новый взгляд на современную отечественную словесность. В помощь преподавателю литературы

Дело в том, что когда Катя голая, она для героя как бы «исчезает, но каждая ее часть остается, просыпается к собственной новой жизни».

Держитесь крепче за ручки кресел:

« Разглаженные губы как будто не знают о больших крепких грудях, которые вроде как теперь уже не знакомы с загорелой спиной» .

Уже не знакомы. Но когда-то явно были, ага.

Глубоко. В женщинах, автор, может быть и впрямь не силен, но зато какой реверанс старой доброй классике! Кто ж не вспомнит замечательные строки: «…А он взял мои девичьи груди, И узлом завязал на спине!».

Женские груди, причем обязательно большие, автор заметно любит и эту похвальную любовь мы ему запишем в плюс, даже закроем глаза на совершенно очевидное пережевывание лимоновской прозы из сборника «Американские каникулы» в сценах с некой Мисси, очень плечистой в области сисек девушки из Америки. Мисси никак не повлияет на сюжет и героя, помашет выменем и скроется из виду. Равно как и некая кафедральная Дина, которой герой нравился и она ему тоже нравилась. У Дины, разумеется, « крепкое короткое туловище, могучие крестьянские груди» . Еще будет девушка Наташа, якобы избранница героя, у нее будут « пухлые щеки, пухлые губы, пухлые руки и груди, пухлые ноги».

А у бедного читателя от всего этого будет пухлая голова.

КНИГИ. Их в тексте упоминается много – как прямо, по названиям, так и косвенно, в виде всевозможных филологических забав с цитатами, обыгрыванием и реминисценциями. Эту часть жизни автор действительно знает и полностью оправдывает звание «профессиональный филолог». В книгах автор и его герой копошатся с тем самым серьезным и слегка сладострастным вниманием, с каким перекладывает квитанции за газ, воду и свет одинокая старушка возле серванта в полутемной своей комнатушке.

Собственно, это и есть единственная положительная сторона буквенной поделки Аствацатурова – возможность небольшой прослойке читателей ощутить нечто схожее с разгадыванием сканворда, опознавая различные отсылки. Но что хорошо для статьи или книжки-литкапустника, совершенно негодно для «романа» и уж тем более для «Национального бестселлера» или «Ясной Поляны», куда эту поделку всячески пропихивали друзья и хорошие люди.

С книгами у героя все получается куда как лучше, чем с женщинами. Скажу больше, одной книжной сценой автор меня просто покорил.

Значит, дело было так. Наш герой лежал в постели, читал книжку и отмечал, что «из-за отсутствия регулярного секса, и даже не регулярного, а какого бы то ни было» , его « постоянно посещали грязные фантазии ». Ну это дело житейское, нормальное, многих из нас эти фантазии вообще не отпускают – хоть волком вой, хоть книжки садись пиши…

И тут герою звонит – ну, конечно, Катя. А герой, напомню, « лежал в постели и читал Томаса Вулфа» . Я сначала по привычке зацепился за имя и попытался вспомнить, что же там такого из своих грязных фантазий описал несчастный Томас. Но затем решил – нет, дело в более тонком намеке на горечь одиночества, что одолевала рано почившего американского классика. А от одиночества люди начинают совершать самые диковинные поступки, да. Герой и начинает их совершать во время телефонного разговора с Катей. Та ему сообщает, что у нее новый любовник. Герой реагирует так:

«– Поздравляю, – сказал я спокойно и постучал ногтем по обложке книги».

Катя спрашивает, нашел ли и он кого-нибудь себе.

«– Ну, так… – сказал я уклончиво. Я отогнул двумя пальцами, большим и указательным, уголки страниц и прошелестел ими».

На этом разговор практически прекращается, к моему глубочайшему сожалению. Все-пока-отбой и автор преступно лишает нас возможности понаблюдать за манипуляциями героя с книгой дальше. А ведь сколько всего можно было бы совершить! Приоткрыть томик Томаса Вулфа и тайком заглянуть ему промеж страничек, аккурат между 738-й и 739-й… Смочить палец слюной и медленно провести им по книжному корешку… Прижаться щекой к блинтовому тиснению первой сторонки обложки… А уж если постигнет удача и у книжки окажется ляссе, то пожевать его и обсосать хорошенько… И все это проделать, не отрываясь от телефонного разговора… А уж если Томаса Вулфа положить на Маргарет Митчелл… А под Митчелл подложить Хемингуэя…

Да ну вас к черту, уважаемый автор! Теперь и про меня люди думать будут, что у меня чего-нибудь регулярного нет…

ГЛЫБИЗНА. Глыбизна – это когда автор делает глубоко, извлекает из этого своего глубоко глыбу философского наблюдения и пытается нам свое полезное ископаемое скормить или хотя бы запихнуть в карман.

Это очень и очень важные моменты повествования, в которых автор дает понять – мы читаем серьезнейшее произведение. Для тех, кто не поверил или попросту не понял, автор поясняет свой глубокий замысел в многочисленных интервью. Сам Аствацатуров на полном серьезе уверен, что создал ни много ни мало а целый религиозно-протестантский роман. Потому что там есть Христос. И пеликан – «знак Христа, знак отречения». «Идея представить замысел, в который мы вовлечены. Религиозная идея – вот тут она, как нам представить мир до людей. Ведь он же до людей когда-то существовал…».

Ну вы понимаете – новые Пласты и Слои обнаруживаются за всем этим снулым житейским опытом и нелепым высасыванием из пальца буквенного наполнения для текста. К сожалению, обнаруживаются больше самим автором, чем читателем. Роман, по мнению самого автора, наполнен «идеей детерминирования, это роман о том, что человек лишен свободы воли».

Да нет, это Андрей Аствацатуров лишен таланта в изображении живого человека. Порассуждать о человеке на основе прочитанного (а нельзя не признать, что Андрей Алексеевич прочитал немало книг) автор может с удовольствием и завидным умением – он действительно отличный лектор, слушать его приятно. Но изобразить человека Аствацатуров, увы, не может. Чтобы уметь описывать человека, нужно уметь с людьми общаться, уметь их видеть, понимать, хотя бы преломляя через собственную призму – как это мастерски делал Лимонов. Или Миллер, специалистом по которому Аствацатуров является, такая вот ирония судьбы.

Глыбизну автор пытается слепить всеми доступными ему способами, а доступен ему лишь один – клацанье кнопками на клавиатуре компьютера. Способ действенный, но не всегда срабатывает, ведь нужно чем-то это подкреплять, желательно – мыслями и умением их художественно излагать. Мысли у автора имеются, а вот все, что так или иначе требует художественного умения – с этим полная беда.

Поэтому мы время от времени будем сталкиваться с не имеющим никакого отношения к сюжету словоблудием героев, наподобие лекции Петра Алексеевича (того самого молодца, что от передоза виагры помер в борделе) об искусстве и вечном. Однако можно сказать автору большое спасибо за то, что развратник-профессор не шибко утомляет читателя бубнежом про Лютера и Христа – буквально на страничку-другую, потом он просто бухает за шкафчиком на кафедре, из крышечки термоса.