Коллектив авторов - Проклятые критики. Новый взгляд на современную отечественную словесность. В помощь преподавателю литературы

Не люблю громких слов, но на сегодняшний день лишь новая критика делает попытки донести до читателей правду о положении дел в большой литературе.

Новая критика вовсе не стремится непременно сорвать с автора покровы, вымазать его дегтем, вывалять в перьях да протащить по улицам. Как правило, нынешние премиальные авторы умудряются проделывать это все с собой сами, собственным творчеством. А их окружение и обслуга уверяют, что это просто такие богато украшенные костюмы у представителей большой литературы.

Считаю ли я Андрея Аствацатурова графоманом?

Нет, не считаю.

Графомания это болезненная тяга к бездарному и обильному сочинительству. У Аствацатурова такой тяги нет, хотя его «художественные тексты» безусловно графоманские. Над весьма слабым в понимании людей Андреем просто глумятся (ну хорошо, хорошо – некрасиво подшучивают) те, кого он считает друзьями. Кричат ему в ухо: «Андрюша! Ты писатель! Пиши еще!» Далее вам известно.

Андрей и сам словно чувствует – что-то не так. Но высказать это у него получается только через своего героя, и то вскользь, опасаясь развить важную тему. А ведь Аствацатуров в тексте «Пеликанов…» неожиданно бросает: « Мне казалось, все меня хотят обдурить, обсчитать ».

Тот случай, когда не креститься надо, не писать очередной «роман», убеждая себя, что он на философско-религиозную тему и являет собой диспут с друзьями, а нужно бежать. Бежать от таких друзей подальше.

Ведь Андрей умеет писать хорошие книги – литературоведческие. Я зачитывался его книгой «И не только Селинджер. Десять опытов прочтения английской и американской литературы». И всем горячо рекомендую. Там есть очень слабые места, когда автор подпускает в текст «житейских заметок» или пробует себя (провально) в жанре художественного очерка. Но когда Аствацатуров доходит до любимого дела, которое знает прекрасно – до разговора о литературе – вот там и расправляются его крылья, и крылья эти вовсе не пеликаньи, а более высокой природы.

Так не делайте же из хорошего ученого законченного и жалкого графомана. Перестаньте ему врать и кормить его привычной для вас отравой. Отпустите его на волю, в родной для него мир академической науки – там его просторы, там ему взмывать и парить.

Ну и последнее, чего нельзя не отметить. Редкий графоман долетит до… тьфу ты… удержится от того, чтобы, ликуя от свершенного, от всех навороченных им Пластов и Слоев, не зафиксировать еще и Вехи – где писалось, где трудилось, где творилось и в какую эпоху. Это – важно. Это – для потомков. Буквосодержащий продукт «Не кормите и не трогайте пеликанов» помечен автором так: «Санкт-Петербрург – Комарово – Палермо, 2015–2018».

Пребывая в полном очаровании, уподоблюсь автору и я.

Шанхай – Сучжоу – Нинбо – Шанхай (дома, в скоростном поезде, в сетевом отеле, у тещи в гостях и снова у себя дома – могу предъявить билеты, квитанции, фотографии и тещины гостинцы), ноябрь 2020.

Д. Орлов. Романы «Чеснок» и «Саша слышит самолеты»

Как и многие мальчишки, каждое лето я проводил на даче. Разве что иногда в лагерь ездил (для молодежи – не в гулаговский, а пионерский), но не на полную катушку в три смены, так что все равно досиживал срок на дачном поселении, под Москвой и под присмотром бабушки и деда. Досиживал в прямом смысле – в августе часто портилась погода, все ближе ощущалось дыхание осени… Затяжные дожди, иногда неделями, бесконечное пу-пу-пу-пу-пу капель по шиферной крыше, мокрые ветви яблонь за окном террасы, сырость, слякоть на участке… Какое уж тут гуляние. Тогда еще люди не умели проводить досуг популярным нынче способом – поглаживая пальцем прямоугольное стеклышко. Приходилось развлекаться иначе – чтением книг и просмотром телевизора. С последним не всегда получалось – то и дело отключали электричество, иногда на долгие часы. Все доступные мне на даче книги, разрозненные томики Купера, Беляева, Крапивина, Лондона и Стивенсона были прочитаны по несколько раз. Бабушка и дед были людьми немногословными, в общении ценили ее же, немногословность. А я вон, видите, какой зачин накатал, и все остановиться не могу… Попал под очарование таланта рецензируемого автора, не иначе… О чем я? А, так вот, наступал момент, описанный классиками: «Ипполит Матвеевич маялся». Заняться было решительно нечем. Но однажды случилось чудо – роясь от скуки в шкафу, я наткнулся на здоровенную стопку каких-то журналов под странным названием «Роман-газета». Я знал, что романы выглядят вовсе не так – романы это крепенькие бумажные брикеты в твердых обложках, да и газеты совсем иначе устроены. В попытках разобраться, что к чему и радуясь хоть какому-то занятию, принялся читать их все подряд…

…Не хочется огульно хулить всю эту роман-газетчину. Ведь она закалила мой характер – именно после роман-газетных произведений я понял, что могу осилить любой художественный текст. А еще в эти номера иногда заносило весьма стоящие вещи – «Приключения Вернера Хольта», «Буранный полустанок», «В августе сорок четвертого», произведения Быкова, Адамовича… Но были там и совершенно тягомотные произведения, одолеть которые заставляло меня лишь врожденное спортивное упрямство.

Вот и едва начав читать роман Даниэля Орлова под названием «Чеснок» я словно перенесся в детство. Снова будто оказался на дачной веранде, услышал шум дождя, храп дедушки в комнате, шорох перебираемой бабушкой гречневой крупы… а у меня в руках самый скучный из всех текстов «Роман-газеты»… и я таращу глаза на буквы… Не заметил, в общем, как закемарил… Очнулся, огляделся, прислушался – за окном гудит, звенит, трещит, кричит азиатский город-муравейник. Начал читать роман заново, принялся сражаться с невыносимым текстом… Очнулся от сна уже затемно. Как там у классика – он опять поспал немножко, снова выглянул в окошко… Три дня и три ночи я бился над орловским текстом, как… Хотел было написать «былинный богатырь над сумой переметной», да нет, какое там… Увяз в начальных главах этого «Чеснока», как несчастный путник в болоте. Засыпал дурным сном на очередных абзацах и не мог проспаться. Даже начал завидовать одному из героев текста: « Ночью, после возвращения с Гряды, к Андрею не шел сон» , потому как ко мне-то сон, после возвращения с Гряды авторских высот стиля, не просто шел, а бежал со всех ног даже посередь дня.

Автору удалось то, чего никак не удавалось сотворить со мной многим куда более именитым писателям – вызвать в моей душе изумление и потрясение.

Не в этом ли и заключается цель искусства?

Неважно, что изумило и потрясло меня открытие, что и сейчас, в двадцать первом веке, есть люди, умудряющиеся писать так, как считалось постыдным еще при Леониде Ильиче, а то и при Никите Сергеевиче…