Людмила Зубова - Грамматические вольности современной поэзии, 1950-2020 [калибрятина]

эти нервы под воздушной кожей,

только и беды, что благодать.

Игорь Булатовский. «Всё неясно в ясности небожьей…» 145;

упавший ниц забор как скошенная рота

не то как мертвеца гнилых зубов оскал

и без толку искать в деревне хоть кого-то

они давно не здесь кого бы ни искал

на кладбище в версте белеются их лица

стирают имена на крестиках года

а здесь живут ужи сюда приходят лисы

да протопочет дождь прохожийиногда

Владимир Строчков. «когда-то тут была негромкая деревня…» 146.

Обратим внимание на то, что если в тексте Елены Шварц семантика слова прохожий вполне конвенциональна (Бог изображен как человек), то в других примерах этой группы наблюдаются существенные семантические преобразования.

В строке С прохожих судов моряки из стихотворения Андрея Туркина речь идет о предметах, о которых в соответствии с нормой полагалось бы сказать проходящие . Игнорируя синтагматическую связанность, Туркин актуализирует синонимию слов прохожий и проходящий .

Совсем другое значение слова прохожий наблюдается в строке Ирины Ермаковой у прохожего пугала тысяча солнц в рукаве . Имеется в виду, что проходит не пугало, а человек проходит мимо пугала. Прохожего здесь – ‘встреченного на пути’. То есть слово прохожий приобретает значение семантического пассива.

У Игоря Булатовского во фрагменте воду в луже, новенькой, прохожей, / не прохожей хотя на вид, / а проезжей словоформа прохожей соответствует нормативной словоформе проходимой – это тоже семантический пассив. Показательна эксплицированная в контексте словообразовательная аналогия слов прохожей и проезжей – при том, что в норме фразеологически связанное прилагательное в сочетании проезжая ( непроезжая ) дорога как раз является семантическим пассивом.

В последнем примере из стихов Владимира Строчкова сочетание дождь прохожий не только является метафорой олицетворения, но и напоминает о языковых (стертых) метафорах дождь идет , дождь прошел .

Десубстантивация слова леший обнаруживает себя, когда оно получает определения или употребляется как один из однородных членов предложения в рядах с очевидными прилагательными:

Самурайского ветра депеша на влажном листе

на орешник ложится, тревожит закладку Успенья.

Горе лешему мне, горе плыть в неусыпной ладье,

брать призы облаков, слышать хохот и рев соплеменья.

Петр Чейгин. «Самурайского ветра депеша на влажном листе…» 147;

Навскидку я выстрелил. Эхо

Лишь стало добычей моей,

И дым цвета лешего меха

Витал утешеньем очей.

Саша Соколов. «Журнал запойного. Записка XXXII. Эклога» 148;

это не гром прогремевший

это мой рот изблевавший

все что он пивший и евший

и целовавший

это не дикий и леший

это культурный но павший

до дому не потерпевший

всё протрепавший

Денис Новиков. «Это» 149;

Темный ты, дремучий, леший,

микроскоп тебе заместо

молотка. Что будешь делать

ты со мной, как дозовешься?

Что тобой я буду делать?

Дам тебе подсахасрарник,

и катись, и просветляйся…

Гвоздь вот только лбом пристукну

напоследок…

Надя Делаланд. «Темный ты, дремучий, леший…» 150;

…и тогда она

нырнула в лес – не сумрачные чащи,

нормальный подмосковный леший лес,

и набрела на дивный свет, стоящий

с косым копьём луча наперевес,

щебечущий, блистающий, зовущий

Ирина Ермакова. «Инь» 151.

В строке И дым цвета лешего меха у Саши Соколова слово леший подвергается двойному грамматическому преобразованию: оно не только возвращается к статусу прилагательного, но и, воссоздавая былую притяжательность, меняет объект определения. Слово леший , по происхождению притяжательное прилагательное от слова лес , становится в стихотворении притяжательным прилагательным от субстантива леший .

У Ирины Ермаковой в сочетании нормальный подмосковный леший лес наблюдается похожее преобразование: леший лес – ‘лес, принадлежащий лешему’.

Многочисленные случаи десубстантивации слова насекомое анализируются в главе «Страдательные причастия настоящего времени», поэтому здесь ограничусь несколькими примерами с изменением рода, которые там не приводятся:

Я стану пожизненной тенью,

Забуду свое ремесло

И буду подобен растенью,

Которое в землю вросло.

<���…>

Уйду в насекомое царство,

Травой расстелюсь на лугу.

Мне дружба твоя не лекарство,

А большего сметь не могу.

Алексей Цветков. «Под взглядом твоим голубиным…» / «448-22-82» 152;

Не тайник, не тюрьма, не гнездо, не мешок, не могила —

это столб наизнанку, прожектор с обратным свеченьем,

западня слепоты, провиденья червячное рыло,

это – ниша твоя, горизонт в переулке осеннем.

Не капкан, не доспех и не просто скелет насекомый —

это больше в тебе, чем снаружи, и больше сегодня, чем было.

Ты стоишь на столбе, но не столпник, горящий в объеме,

ты открыт, но не виден, как будто тебя ослепило.

Иван Жданов. «Ниша и столп» 153;

На клочке, на салфетке, на пачке от сигарет

запишу впопыхах, что ночной набормочет бред,

пока будет бороться с кромешною темнотой

насекомый пустякуайльдовской запятой 154.

Два прозрачных таких, два коротких таких крыла —

не то муха какая-такая… не то пчела,

не то есть запятая… не то, так сказать, не есть,

ибо завтра её ты уже не увидишь здесь.

Евгений Клюев. «На клочке, на салфетке, на пачке от сигарет…» 155;

Меря, весь и лопари,

самоеды и вогулы —

кость немеряной земли,

распирающая скулы.

Коренаста, корнерука,

росту малого в ногах —

раса дерева и стука

топоров, сухого снега,

насекомого ночлега,

шевелящихся собак.

Воркута, где роют уголь

(тонко крикнет паровоз)…

Пермь, густая от натуги,

дыма, копоти, волос…

Или Котлас конопатый —

корь, лишайники, мосты.

Раса палки и лопаты

в теле вечной мерзлоты!

Виктор Кривулин. «Раса» 156;

У генерал-майора Брюса

вспухла левая ладонь

от жестокого укуса

насекомой молодой.

Виктор Кривулин. «Яков Брюс» 157;

Время за полночь медленным камнем,

За холодным стеклом ни шиша.

Только мы до утра тараканим,

Насекомую службуверша.

В эту пору супружеской пашней

Рассыпают свои семена

Обитатели жизни всегдашней,

Не любившие нас дотемна.

Алексей Цветков. «Время за полночь медленным камнем…» / «Сердце про кругу» 158;