Людмила Зубова - Грамматические вольности современной поэзии, 1950-2020 [калибрятина]

И мрамор чёл —

О как прекрасны биогенные объемы эрратических

Героев и божеств! —

И трещины (Морщины? Или каннелюры?)

Стволов под кронами внакрой, и

Тайгетский вопль: «Что жизнь?!» —

Не емкость же. А тело —

Процесс и цель.

Михаил Еремин. «И мрамор чёл» 470;

Вариант № 2: мой котёнок спасает меня —

так и было, когда намурлыканным горлом вперёд

он пошёл, разевая беззвучно на бесов огня

бледно-розовый рот,

и уральское время свернуло свои чревеса

и, со свистом змеиным всосав пуповины часов,

обнажило при этом сокрытые им чудеса,

для которых нет слов…

Виталий Кальпиди. «Шамаханское время…» 471;

Младенцы в чревесахтоскуют

о том, что перешли границу

непоправимо, невозвратно —

Когда у них склубились лица.

Елена Шварц. «Маленькая ода к безнадежности» 472;

живи один, пока не выпал

кирпичный снег на темена

Валентин Бобрецов. «1984+1» 473;

– Где ваша верность? Где трепетных внуков

строгие, светлые голоса?

Где субпродукты маленьких звуков?

Девичий жир для оси колеса?

Эники? Беники? Сика-лиса?

– Верные эники, верные беники —

мы соберем таинственный хор,

слушайте, слушайте, современники,

серые гуси на линзах озер!

Сика-лиса, посмотри-ка в упор!

– Где ваша смелость? Где чистого тела

точная жертва во времена

общего непочатого дела?

Ждет поколение, ждет страна.

Бросьте кормящие вас вымена!

Игорь Булатовский. «– Где ваша верность? Где трепетных внуков…» 474;

– а и никого мужиков-то

похерено Адамово наследье

ушёл остаток этого Израиля

за синей дымной пенной

дудочкой шмурдяка-крысолова

в сизую сырую сибирскую глину

в чаянье Авраамова лона

а вы здесь бабы хоть задавитесь

вам бабам вечное свое бабить

в бабьих руках-лопатах у вислых вымен

небесный наш Ерусалим нянькать

Сергей Круглов. «Окна» 475;

Зима желта в фонарных выменах,

В реке черна и в облаках лилова

А лошадь с бородою, как монах,

И царь в ватинной маске змеелова

Устало зеленеют из-под дыр

Разношенной до дыр кольчужной сети.

Всплывает по реке поддонный дым,

Ему навстречу дышат в стекла дети

Олег Юрьев. «Зима 1994» 476.

Заметим, что в последнем примере форма множественного числа слова вымя оказывается востребованной в метафорической образности текста: речь идет о множестве фонарей, каждый из которых похож на вымя. В таких случаях художественные тропы способствуют преодолению лексической ограниченности грамматических форм.

Средством поэтической образности становится также нарушение нормы при употреблении существительных pluralia tantum и singularia tantum (постоянно множественного и постоянно единственного числа):

Мы замерзнуть не должны,

Мы надели две штаны

И гуляем вечерком

По полянке с ручейком.

Зоя Эзрохи. «Частушки» 477;

притерт горизонт и другими людьми

на улице буденьпридуман подробный

объем головы арендует внутри

не я а неведомый разум подводный

невидимый нам обитатель на дне

которому там расскажи обо мне

Алексей Цветков. «притерт горизонт и другими людьми…» 478;

там тундра с вороной и горький ельник

мельтешат по дороге в военную часть,

там двое влюблённых катят в штаб

на резком автомобиле в объятиях круглых

(ревность метит их крестиком), но… ухаб! —

их рефлексы сжались, словно эры в угле.

Ай, вместо крестика – обидная каракуля!

Из ворот собачка летит, кипя, как плевок.

Съехала на бок папаха из каракуля.

Хлопая дверцей, краля выходит, не чуя ног.

Алексей Парщиков. «Ревность» 479;

Дорогая, нельзя, заплати, а потом и поедешь,

звонкой санкойскользя по глубокой прозрачной судьбе,

только дождь, морося, произносит единственный идиш,

и сухая слеза возвращается в губы тебе.

Давид Паташинский. «развитие темы» 480;

Гертруда ты моя седая,

зачем ты плачешь у костра?

Слепая ножницаостра,

тугое горло угадая.

Давид Паташинский. «Гертруда ты моя седая…» 481;

беспокойство – подрагиванье магнитных брусков

боль затупилась но крича срезал ещё угол

я держу твои пальцы во рту чтоб кольцо стало узко

я дышу с таким звуком будто наступают на кукол

усни уясни я спорю с левшой пока ты с ним

посмотри в меня падай все нью-йорки во мне

я клеймлю тебе спину губами и в клейме сгинул

точка зрения начинающая зачёркиванье

я тебя _ я гожусь в отцы нашей лжи

я давлю что-то веком а она множится множится

я подумываю о само_ собой но безнадёжно жив

одинокий как _ как й как ножница

Михаил Котов. «Водораздел» 482;

веселым хлопотомкак старое кино

темнеет память мне но помнит тело

давно уже давно пора давно

моя ж ты радость все кричат поналетело

Александр Месропян. «поналетели тут кричат как дураки…» 483;

В таких случаях нарушение нормы связано и с категорией рода, которая не выражена во множественном числе, и потому любой выбор формы единственного числа оказывается аномальным.

В первом контексте сочетание две штаны можно соотнести с нормативным оборотом двое штанов , но авторское аграмматичное словоупотребление позволяет толковать конструкцию двояко, так как слово штаны в норме указывает и на единичный предмет, состоящий из двух частей, и на любое количество соответствующих предметов.

В стихотворении Михаила Котова образ одиночества усиливается семантической абсурдностью формы ножница : ножницы исправны и функциональны только тогда, когда сохраняется их целостность. Кроме того, выразительность сравнения мотивирована филологически: звук [j], обозначаемый буквой «й», занимает изолированную позицию в фонетической системе русского языка: он пограничен между согласными и гласными, является единственным среднеязычным звуком, находится вне корреляции не только по звонкости-глухости, что типично для сонантов, но и по твердости-мягкости.

Во многих случаях аномалии форм числа, не соответствующих нормативному употреблению только в единственном или только во множественном числе, сопровождаются дефразеологизацией и деадвербиализацией языковых единиц:

когда ночные отраженья

бесшумно входят в зеркала,

чтоб выйти звонко и вечерне,

и неподвижные года

сгибают дождь в одну погибель,

тогда нисходит смысл речной

на все: на даже изваянье —

чугунно-конное весной,

на даже ветер, побелевший

от мысли каменной одной,

на даже якорные цепи,

его влекущие на дно.

Владимир Казаков. «Вид с моста» 484;