Чэнь Сяомин - Тенденции новейшей китайской литературы

Поэты нового поколения, показавшие свое мастерство во второй половине 1980-х годов, в 1990-е открыто призывали «свергнуть Бэй Дао». Словно стадо дикобразов, они жалобно кричали на каждом углу, повсюду возникали разные поэтические группировки. «Они» (Нанкин) – организация, территориально рассредоточенная: среди ее членов – сианец Дин Дан, шанхайцы Сяо Цзюнь, Ван Инь и Лу Иминь, нанкинец Хань Дун, фучжоусец Люй Дэань и куньминец Юй Цзянь. Выпуская свой журнал «Тамэнь», эти деятели заявили: «Мы беспокоимся о самой поэзии, о том, чтобы стихи становились стихами, о прекрасной жизненной форме, которая рождается из языка и его движения». Вскоре после этого шанхайцы Чэнь Дундун, Мэн Лан, Ван Инь, Лу Иминь и Лю Маньлю объединились в «шанхайскую поэтическую школу». Они почитали одиночество и говорили, что поэзия для них есть средство возвращения человеку былого очарования, харизмы. «Шанхайские поэты» тяготеют к изучению того, как хаотичный город, напоминающий растение без корней, давит на людей. Эта тема заметно повлияла на творчество «городских поэтов», появившихся в литературе позже, – Сун Линя, Сунь Сяогана и Чжан Сяобо. Впоследствии три поэта выпускают сборник «Городские стихи», который пользовался большой популярностью.

Генеральным штабом поэтического переворота, называемого «экспериментальным движением за новую поэзию», становится провинция Сычуань. В первых стихах этого движения явственно ощущалось влияние «современного эпоса» [419]Ян Ляня, затем поэты-«экспериментаторы» начинают превозносить холизм и «новый традиционализм». Ляо Иу, Оуян Цзянхэ, Ши Гуанхуа, Сун Цюй и Сун Вэй черпают поэтический материал из древнейших быта и нравов, мифов и легенд. Они демонстрируют исключительно серьезное историческое мышление, ставят метафизические вопросы о бытии, почитают мистицизм и агностицизм. Было время, когда среди студентов стихи «экспериментаторов» считались весьма влиятельными и авторитетными.

Затем в Сычуани появляется еще более радикальное поэтическое направление – «не-неизм». В 1986 году сторонники этой идеологии выпускают журнал «Фэйфэй», в котором прославляют контркультуру и антиязык. Видные представители – Чжоу Лунью и Лань Ма. Язык их стихов легкий и непринужденный, они заявляют, что отвергают все принятые культурные системы, ратуют за первородный, естественный язык, не затронутый культурой, считают, что в стихах могут появляться разговорные слова, случайная брань и вздор. Приверженцы «не-неизма» заявляют, что в поэзии необходимо «избегать трех [вещей]» (познания, идей и смысла), и страстно желают «преодолеть три [вещи]» (логику, рацио и грамматику). Они создают ряд удивительных концепций в надежде, что те встретят будущую поэтическую эпоху. Это идеи о «художественном аллостеризме», «пракультуре», «антиценностях», «исходных ценностях», «изначальном мышлении», «ореоле языка», «непротивопоставлении двух ценностей», «отказе от абстракции», «отказе от культуры», «праздном и спокойном сочинительстве» и «революционном творчестве». В этих многочисленных поражающих воображение наименованиях угадывается мешанина из вольно переделанных терминов и выражений, взятых из экзистенциализма, психоанализа, феноменологии и французского абсурдизма. Китайский «не-неизм» смешивает бесчинства и беспричинные скандалы с художественным новаторством, и этим как две капли воды похож на европейский дадаизм. Но в эпоху, когда общество жаждало скандалов и распутства, авторитет традиционной литературы был по-прежнему колоссален. Поэтому, если стихотворцы этой эпохи желали выйти из духовного тупика и прославиться, им приходилось создавать в своем воображении языковую ловушку, затем разбивать ее вдребезги и возводить эти неистово пляшущие и сверкающие осколки языка в ранг символа, знаменующего приход новой языковой эпохи.

В любом случае, влияние «не-неистов» было значительным – именно таким, как его описывал поэт Чжун Мин: «“Не-неисты” – ассоциация, территориально очень распространенная, поэтико-академическая организация со сложной и разносторонней идеологией, диверсионный отряд, который переворачивает отношения между мужчиной и женщиной с ног на голову, рок-оркестр поэтов, экспериментирующих со сверхсемантикой. Влияние “не-неизма” оказалось самым существенным – в последний раз так на общество воздействовали “сегоденцы”, по силе оно превзошло то воздействие, которое производил “холизм”, “невежественная поэзия” и все остальные поэтические течения и направления “третьего поколения”» [420]. После тех литературных бесчинств, которые устроили «не-неисты», не осталось больше непреодолимых идеологических, эстетических или языковых границ. Вместе с тем, после не-неистского шума на ровном месте китайским поэтам новейшего времени больше не нужно было бесчинствовать: они могли спокойно пользоваться уже открывшимися возможностями. В этом смысле, продвигая свою идеологию, «не-неисты» торговали собой по низкой цене, приносили себя в жертву. В конечном счете это поэтическое объединение не создало ни одного сколько-нибудь значимого стихотворения, ни единой глубокой, назидательной идеи или концепции и быстро распалось.

Явление, которое называют поэтами «третьего поколения» [421], – это чудо хаотичных поэтических преобразований, рожденное деятельностью разных стихотворцев, это революция, исполненная восторженного, лихорадочного порыва. За «третьим поколением» сначала закрепилась дутая репутация радикалов, а затем и невнятных поэтов; они так и остались на периферии новейшей литературы Китая как сомнительное, мутное поэтическое объединение, чье существование оказалось непродолжительным. Впрочем, поэты «третьего поколения» все-таки не могли не оставить свой след в истории китайской словесности – как последняя и самая радикальная литературная группировка. После них в поэтическом мире Китая трудно было создать новое влиятельное движение. Завершилась та эпоха, а с ней – и переворот в искусстве. Конечно, спасаясь от последствий бурных исторических перемен, «поэты нового поколения» разбежались кто куда, а те из них, кому посчастливилось уцелеть, уже не были прежними, они изображали свой успокоившийся мир в более простых поэтических формах. Опыт, который поэты «третьего поколения» привнесли в новейшую поэзию, был богаче, индивидуальнее и интимнее, чем в предшествующей поэзии.

Профессор Хун Цзычэн в своей монографии «Введение в новейшую литературу Китая», давая общую оценку поэтам «третьего поколения», подчеркивает: «Среди многочисленных школ и поэтов “нового поколения” внимания заслуживает пекинско-шанхайская группировка, которая характеризуется неоромантическим уклоном. Эти литераторы считают, что на поэзию возложена высокая миссия, что поэзия в ответе за то, какие конечные духовные цели поставят перед собой люди и какие духовные пути выберут. Кроме того, долг поэзии и в том, чтобы преодолеть раскол между человеком и природой, сознательным и бессознательным, внутренним “я” человека и миром» [422]. Здесь Хун Цзычэн имеет в виду Оуян Цзянхэ, Чэн Дундуна, Хай-цзы, Си Чуаня и Ван Цзясиня. Эти поэты сосредоточены на метафизическом философском смысле стихов, серьезно размышляют об истории и человеческой судьбе, а в художественном плане придерживаются системности и правил. Очевидно, они рассматривают художественные поиски в поэзии уже не как временную возможность, возникшую в рамках новых веяний, но как устойчивое стремление. Однако этот список, вероятно, необходимо дополнить и многими другими поэтами иных типов. В 1990-е годы он становится шире: аналогичные поэтические наклонности появляются и у ряда поэтов, проживающих за рубежом, – Бэй Дао, До До, Ян Дуна и Чжан Цзао.