Чэнь Сяомин - Тенденции новейшей китайской литературы

В поэзии Оуян Цзянхэ зачастую смешаны реалии Востока и Запада: например, анализ существительных, которые автор использовал в стихотворении «День благодарения» [430], показал, что их значение по большей части связано с западной историей и культурой. Оуян Цзянхэ активно оперирует западными реалиями: «С высоты империи не разглядишь, как садится солнце в селах – может, ночная дежурная, что спит в будильнике, перевела здесь стрелки на век назад? На башмаках марсиан читаем “Сделано в Китае”». В каждой фразе – мудрость поэта: идеи, которые всегда скользили между строк, теперь вдруг явились нашему взору. Оуян Цзянхэ отошел от традиционной китайской поэтической техники, постулирующей «повествование, сравнение и настроение» [431], его стихи непохожи на раннюю «туманную поэзию». Яркая черта творчества Оуян Цзянхэ состоит в том, что он использует прямые, непосредственные слова и выражения, не создает излишней атмосферности и сосредотачивается на том, чтобы в строках засияли отдельные концепции. Об этом он и сам пишет в том же стихотворении: «Взлететь над переменчивым и неизменным. Все согласятся, что великое, большое счастье – тонуть в красотах ощущений». В своих стихах Оуян изо всех сил стремится создать «красоту счастливой случайности», в словоупотреблении старается всячески избегать острых углов. Неожиданные и причудливые идеи Оуян Цзянхэ – единственное, чем его поколение может утешить свои сердце и разум.

В 1998 году Оуян Цзянхэ пишет стихотворение «А что же тогда Венеция?». На первый взгляд кажется, что оно повествует о древнем европейском городе, но на самом деле в нем говорится главным образом о Китае. На протяжении всего стихотворения поэт связывает (смешивает) китайскую столицу с Венецией. Возможно, воображаемый исходный пункт – Венеция, а Чэнду присоединяется к ней в виде воспоминаний или связанных с Венецией метафор (или наоборот). Возможно, путешествуя по итальянскому городу, Оуян Цзянхэ никак не может забыть Чэнду, и Китай не дает поэту по-настоящему очутиться в Венеции: «В поезде / ты заснул и проспал, а выглядишь так, словно глаз не сомкнул всю ночь напролет». Гипотетическая цель все время ускользает из-под носа: «А следующая станция – Венеция? / А следующей остановки нет». Вера в себя улетает все дальше и дальше, однако до Чэнду рукой подать. «Но если ты возьмешь остатки зелья цвета крови, как быть тогда?» Скрытая политическая аллюзия здесь употреблена тонко, незаметно, вскользь, она живая и легкая; главное в этих строках – эстетика совершенства, отточенность стиля. Оуян Цзянхэ упивается мыслительным напряжением, которое создает за счет тонкости и изобретательности языковых оборотов: «Зонт раскрыл засуху, / и дождь в Чэнду пошел, только когда ты прибыл в Венецию». Впрочем, за изяществом слов не скрыть истинных чувств – некоторые вещи все же необходимо сказать прямо, как они есть: «Овощи мариновались слишком долго, у них теперь и вкус, и запах ностальгии». Среди туманных, мистических формулировок эта прямолинейная и недвусмысленная смесь обретает твердость и силу. В стихотворении восемнадцать строф и сто восемьдесят строк, и в каждой строке видны одаренность и чутье поэта: он вникает в детали, своими контрастными переживаниями сгибает, рушит и вновь компонует их. В этом и состоит базовый принцип, которым ныне руководствуются поэты, уделяющие внимание используемым словам и выражениям. И среди этих поэтов лучше всех этот принцип соблюдает Оуян Цзянхэ.

Биография Си Чуаня довольно проста [432], и у него с детства была страсть к книгам. В «Литературном обществе имени “движения 4 мая”», созданном при Пекинском университете, Си Чуаня, Хай-цзы и Ло Ихэ называли «тремя мушкетерами» среди поэтов Пекинского университета. В 1988 году Си Чуань с товарищами учреждают сборник коротких стихов «Тенденции», в котором ратуют за «творчество интеллигенции», а в 1991 году они редактируют народное издание «Современная китайская поэзия». В 1995 году Си Чуань издает поэтический сборник Хай-цзы «Поэзия Хай-цзы». Смерть Хай-цзы довольно сильно повлияла на Си Чуаня. Си Чуань превозносит отношение Сартра к жизни, желавшего родиться и умереть в книге, восхищается Вальтером Беньямином, который осмелился отойти от оригинальности и выстроил здание своих идей из цитат. Китайский поэт придает большое значение книге и духовной жизни индивида, в некоторой степени пытается выйти за пределы действительности. В начале 1990-х годов он сформулировал одну значимую концепцию – о нарративности поэзии. Хвалебная песенность, характерная для поэзии 1980-х, превращала личные чувства в двигатель метанарратива эпохи. А в 1990-е нарративность, напротив, преобразует общественные вещи и явления в непосредственный индивидуальный опыт.

Кажется, что нарративное стихотворчество сосредотачивает внимание на обществе, однако личный опыт перепрограммирует общественную историю, и она превращается в часть духовной жизни индивида. Возможно, это и есть эстетическая основа, благодаря которой «третье поколение» поэтов в 1990-е годы обретает уравновешенность, интеллигентность и стремление заботиться о душе.

В своих ранних стихах Си Чуань пытается проникнуть в тайны, сокрытые в вещах и явлениях: «Есть тайны, что тебе неподвластны – / ты можешь лишь взирать на них со стороны / и вслушиваться в сигнал этой таинственной силы, / который летит к тебе издалека, / пронзая твое сердце» [433]. Ранний Си Чуань находился под влиянием американских и европейских символистов – Уильяма Йейтса, Поля Валери и Мориса Метерлинка, горячо интересовался описанием природных явлений и объектов, замечая в них непостижимую силу, выходящую за рамки человеческого общества. Открывая в книгах культурный материал для поэзии, Си Чуань проявляет определенный талант: в стихах о Ли Бо и Ду Фу («Ли Бо», «Ду Фу») автор излагает общеизвестные истины, однако смысл и настроение этой поэзии необычны. В этих светлых и прозрачных стихах царит своеобразная классическая атмосфера: появившиеся на стыке 1980-х и 1990-х годов, они становятся своего рода откровением. Именно поэтому в 1990-е Си Чуаня начинают почитать.

Стремление к духовности, порядку, гармонии и постоянству – все это создало особую идеологическую атмосферу для такого влюбленного в классику поэта, как Си Чуань. Во второй половине 1980-х годов такие темы, как проблематика поэзии, были немыслимы, однако в 1990-е – после самоубийства нескольких известных поэтов – для духа поэзии они оказались жизненно необходимы. В стихотворении, написанном в память о Хай-цзы, Си Чуань говорит: «У тебя не было времени сделать весну прекрасной, / но в спешке ты успел создать основу всех песен. / Песен чистых и непорочных, способных уничтожить певца. / Но в этих же песнях мы увидели, как встает солнце, как падают небеса, / как зреет пшеница под южными ветрами / и как ястреб с темной ночью в клюве летит через сестрины межи» («К Хай-цзы»). Для Си Чуаня «духовность» – не слово или тема, о которых он готов писать во всех подробностях, она коренится в необъяснимых видоизменениях явлений и вещей. Классическое литературное творчество, о котором заявляет Си Чуань, по большей части относится к категории модернизма: у модернистов неоднократно звучали идеи о вечном, вере и духовности. Впрочем, Си Чуань – никакой не традиционалист, его поэзия носит всесторонний характер. В нарративной поэтике этого автора, зачастую враждебно относившегося к постмодерну, присутствует довольно много постмодернистских идей. Превращая духовное и вечное в ряд видоизмененных нарративов, Си Чуань непрерывно соприкасается с непознаваемой таинственностью – этой типично модернистской поэтической чертой – и вместе с тем постоянно обращается к постмодернистской поэтике.