Чэнь Сяомин - Тенденции новейшей китайской литературы

Для сборника «Лучшая китайская поэзия 1998 года» Цзан Ди отобрал два своих стихотворения – «Косилка» и «Снаружи». Надо думать, этими поэтическими работами он был доволен. В первом говорится о том, как девочка простодушно называла «косилками» все вещи, что ей были знакомы. Второй – антиэссенциалистское размышление над тем, что находится «снаружи», над внешним миром. Поэзия Цзан Ди отличается совершенством техники, легкостью и естественностью, поразительным мастерством. Но сквозь невыразительный, прямолинейный синтаксис всегда проступают невероятно «грубые» фразы, и тогда нарративность (или «стилистика восприятия») стиха внезапно рождает взрывную силу. Рассказывая, как девочка дает имя автомобилю, поэт пишет следующее: «Она проницательна: эта машинка / появилась в ту пору, когда объединилась Германия». В будничной картине вдруг появляется отсылка к политике. Трудно сказать, насколько силен идеологический импульс такой стилистики. От него по-прежнему веет очарованием языковой отточенности, а не мощью идей. «Снаружи» – размышление о некой абстрактной сущности, кажется, нехарактерное для Цзан Ди. Что же автор хочет сказать всеми этими фразами о «внешнем»? Нет единого импульса и общей цели, но мы ощущаем тонкие размышления поэта о том, что «снаружи»: «Снаружи опасно, / перейди на сторону напротив по этим вертикальным водам, / перейди через новое осознание. Мы в любой момент можем превратиться в цель, / безопасное ненадежно, а это значит, мы еще никогда не жили так». Идеи движутся согласно тому, как движется и сам нарратив, который не обращается к идеям, а сам есть переживание, интеллектуальная игра о мышлении. Понятно, что в размышлениях Цзан Ди нет идей о величии народа или государства, нет понятной философии или некой истины. Эти мгновенные впечатления больше похожи на побочный результат повествования.

В нарративах о повседневной жизни воистину проявляются одаренность и чутье Цзан Ди, по уровню которых он превосходит других литераторов. Поэт полностью пересматривает сущностные признаки «поэтичности», точнее говоря, у него «поэтичность» вообще лишается сущности, основных свойств.

Ведь в том, как спокойно и непритязательно он воспринимает обыденность, тоже заключается своего рода талант. Когда поэзия превращается в повествование о повседневном, жизнь тоже становится поэзией: тогда что это значит – принижение поэзии или возвышение обыденности? Трудно ответить на этот вопрос. Вероятно, уверенным можно быть только в одном: такое творчество – отнюдь не «бессмыслица». Литературное творчество в конечном счете способно нести в себе символический смысл, который идет вразрез с авторитетом классической словесности, и уже в этом обстоятельстве отражается еще одна роль литературы. Нарратив о повседневности – это и отказ от метанарратива, и то, что получилось в результате разложения этого метанарратива. После того, как индивидуалистическая историческая восприимчивость постепенно эволюционирует до уровня коллективного поведения, это поведение станет своего рода исторической вехой. И пусть одна история не равна другой, но способны ли люди по-настоящему освободиться от истории? Поэты «третьего поколения», творившие в 1990-е, уйдя от метанарратива о народе и государстве, отвергли и соответствующую историю, но не сбежали от истории, современной им. Ведь разве обыденность, вольность, мимолетность их творчества и то, как они отрицают глубину и цельность в литературе, – не типичные особенности новейшей истории? И не эти ли особенности служат лейтмотивом легенд Постновейшего времени, появляющихся в литературе под безусловным влиянием средств массовой информации и потребительской эстетики? Это похоже на движение по заколдованному кругу – от деконструкции истории к ее реконструкции и наоборот.

Поэзия Цзян Тао [438]и Цзан Ди во многом похожа – главным образом повествовательностью и ироничностью. Цзян Тао пишет о повседневности, создает своеобразный коллаж современных светских нравов и явлений. Поэт работает над этим коллажем до изнеможения; вещи и явления, которые он нагромождает друг на друга, деформируются, являя взору читателя прежде незаметные фальшь и абсурдность. Цзян Тао умело и остро насмехается над современной жизнью. Из стихотворения «Три сестры» видно, как чутко поэт наблюдает за ней. Цзян Тао умышленно пародирует одноименную чеховскую пьесу (а может, он также ориентировался на трех сестер Бронте – легенду европейской истории литературы). В нынешнем Китае «новые» «три сестры» ведут жизнь, полную вульгарности и пошлости. Поэт шутливо рисует кокетливость и очарование, свойственные новому поколению китаянок, через образы «трех сестер» высмеивает современную действительность эпохи потребления. На слуху и такие стихи Цзян Тао, как «Лошадиная спина», «Автострада до аэропорта» и «Печатный орган». В них проявляются особенности нарратива, характерного для творчества этого поэта: он по-настоящему возвращается к самим вещам и явлениям и при помощи стилистики создает между ними метафизическую связь. Поэзия Цзян Тао уже свободна от аффективной логики, его поэтический мир больше создается как продолжение внутренней силы или эмоций индивида. В стихах Цзян Тао вещи и явления в соответствии с логикой иронии наделяются метафизической спецификой. Самые заурядные, самые мирские из них благодаря иронии приобретают иную поэтическую стилистику, причудливый метафизический характер: «Даже заикание меньшинства не объяснит, / почему шине-оратору не терпится забуксовать». Между этими вещами возникают отношения, подчиняющиеся поэтической логике, суть которой следующая: ирония заново связывает вещи друг с другом, воссоздавая слегка абсурдный поэтический мир. Цзян Тао нередко изображает университетские городки: поэт непрестанно пишет о вещах, событиях, людях и настроении, связанных с такими местами. Абсурдная поэтичность придает сценам из кампуса особую жизненную силу – ту, которая появляется только в 1990-е. В этих поэтических картинах сведено все дикое стремление эпохи к недовольству и бунтарству. Сарказм Цзян Тао очевидно сильнее и жестче, чем у Цзан Ди: последний делает акцент на разуме и философии, а Цзян Тао высмеивает и философию, гонится за абсурдом, рождающимся, когда стилистика языка дает крен, а вещи в результате видоизменяются.

А вот в стихах поэта Западного Китая Шэнь Вэя (р. 1965) все еще сохраняется романтическая атмосфера, он демонстрирует творческую однородность и упрямство. Шэнь Вэй родился в чжэцзянском уезде Хучжоу – крае рек и озер, но покинул беззаботную и процветающую Цзяннань ради дальних земель. В 1988 году он отправился на запад Китая, чтобы найти себе новое место для жизни у подножья гор Тяньшань. Более десяти лет пролетели как одно мгновение, и поэт словно сам стал синьцзянцем. Наверное, Шэнь Вэй изначально стремился к жизни верхом на коне, мечтал скакать по степи во весь опор, обширные земли и бесконечные просторы по-особому волновали его. А потому Синьцзян вдохновил поэта на творчество.