Чэнь Сяомин - Тенденции новейшей китайской литературы

Цзя Пинва выражает свой пиетет перед древней литературой. В «Потерянной столице» образ Чжуан Чжиде – не более чем доказательство культурного упадка эпохи. Автор не стремится отыскать какую бы то ни было ценностную опору: по его мнению, только эстетика, а точнее, прекрасная литература, способна заполнить пустоты современности.

На самом деле Цзя Пинва мог лучше раскрыть природу кризиса духовных ценностей, захватившего эпоху. Однако вследствие своих эстетических убеждений писатель счел, что для выхода из кризисной ситуации достаточно будет накрепко связать творчество с шедеврами классической литературы, а все остальное можно оставить без внимания. Поэтому Цзя Пинва принимается созидать свою желанную эстетику. Говоря по совести, в «Потерянной столице» заметно мастерство древних литераторов. Автор пишет на редкость искренне, спокойно и талантливо, язык повествования искусен, изящен и чист. Конечно, любовные сцены описаны чересчур откровенно, однако автору было жизненно необходимо пересечь эту черту, чтобы поддержать в романе стилистику и атмосферу декаданса.

Впоследствии у Цзя Пинва выходит несколько произведений, в которых писатель изображает запустение и упадок, характерные для современной эпохи. Это «Волки из воспоминаний», «Деревня Гаолао» и другие работы. Нельзя сказать, что эти книги написаны плохо, просто в них совершенно не отражена специфика времени. Точнее, то, что у Цзя Пинва выражено ярко, расходится с тем, что ожидают читатели от этого автора. А потому «Волкам» и «Деревне Гаолао» уделили довольно мало внимания.

Из всех многочисленных литераторов, пишущих о сельском Китае, у Чжан Вэя, несомненно, самая четкая авторская позиция, его произведения отличаются наибольшей имманентностью, подлинностью [551]. Под четкостью авторской позиции понимается ясная система ценностей. На протяжении всего своего творчества Чжан Вэй переосмысляет модерн с точки зрения этических ценностей деревенского Китая, обращается к этим ценностям как к последнему средству, которое можно противопоставить модерну. Имманентность произведений Чжан Вэя означает, что они всегда нацелены на глубинное изучение сельских ценностных норм. В середине 1980-х Чжан Вэй стал известным благодаря роману «Старый корабль». На самом деле этот роман не связан с «литературой поиска корней», к которой его причислили только потому, что в нем автор отходит от острых идеологических вопросов и вместо этого рассказывает историю китайских деревенских родов, повествует о вражде между этими семьями. Разумеется, по сравнению с последующим творчеством Чжан Вэя в «Старом корабле» чувствуется гнет историцизма. Однако в любом случае в деревенских нарративах этого писателя впервые за историю китайской литературы присутствует столь сильная эмоциональная привязанность к земле. Повествование строится уже не на основе исторического сознания: движущей силой нарратива становятся отношения между человеком и землей. В «сельских сюжетах» 1950–1960-х годов деревенской ностальгии приходит на смену классовая борьба, а в новый период 1980-х тема тоски по родным селам вытесняется реформаторской тематикой [552]. Стоит только Чжан Вэю слегка отойти от действительности, вернуться к истории сельского Китая, к деревенским порядкам и привязанности к земле, как в его произведениях возникает тоска по родным краям. В романе «Сентябрьская притча» (1992) Чжан Вэй описывает горькие тридцать лет коллективизации и сельскохозяйственных коммун в Китае. Один за другим предстают фрагменты истории деревни, сюжеты о том, как у селян обстояли дела с продовольствием. Все это перемежается деревенскими слухами и пейзажами. Поэтому «Сентябрьская притча» – также и предание о земле. Из сельской хроники, широко представленной в этом романе, можно понять, что история деревни есть в сущности тяготы и страдания, что деревня не знает иного существования, кроме голодного. Всюду только размножение и смерть, ненависть и насилие: такова жизнь на земле – грубая, примитивная. И вместе с тем вечный спутник этой жизни – стойкость. Повествуя о горестях китайской деревни, Чжан Вэй в то же время стремится показать ее радости, рассказать о том, как они то и дело расцветают по соседству с бедами. Жизненное упорство героев вызывает у читателя восхищение, но опять же порой заставляет усомниться в том, что происходящие злоключения хоть немного ранят этих персонажей.

В 1995 году у Чжан Вэя вышел роман «Бохуэй». Это произведение насыщено субъективизмом, автор не заботится о том, чтобы как следует связать между собой части повествования и проработать характеры персонажей. Рассказчик удерживает за собой главную роль, практически все произведение – его исповедь. Название романа, «Бохуэй», – это имя девушки, с которой встречался рассказчик (пожалуй, она была для него не просто возлюбленной, но родственной душой). Роман повествует о молодом человеке, этаком современном Робинзоне Крузо – одиночке и скитальце: о том, как он учился и окончил университет, как попал в Учреждение № 3, а затем – в издательство журнала. И ни к одному из этих мест он не привязался, не прикипел душой. Везде были сплошные интриги, козни, фальшь, низость и даже похоть. Рассказчику пришлось бежать в виноградник на берегу моря, лишь там его душа на время обрела приют. Таким образом, «Бохуэй» есть не что иное, как критика современной цивилизации, поскольку конечная остановка повествования – виноградник, сельская местность. Роман можно понять и так: автор предлагает альтернативу алчности и распрям, царящим в современной цивилизации, и эта альтернатива – отношения между людьми, принятые в деревнях. Людей, которые живут в этой цивилизации, Чжан Вэй называет «духовными крысами». А обитатели виноградника – рассказчик, супруги Сянлин, Сяогу Э и другие – эмоционально крепко связаны друг с другом. Охваченные бескорыстной любовью друг к другу, они объединяются в духовное сообщество. Жители виноградных полей крепко стоят на земле, выросли на ней, работают руками и вместе вкушают плоды своего труда. Еще в середине 1990-х годов Чжан Вэй увидел, что в Китае создается мощная материальная культура, он попытался вразумить людей, призывал избавиться от вещности, отправиться в край тишины и гармонии – в села, к земле – и там найти духовное пристанище.

Изображая духовное бегство героев, Чжан Вэй критикует современную цивилизацию. В 1990-е годы такой подход становится лейтмотивом произведений этого автора. В отличие от большинства читателей, высоко оценивших «Сентябрьскую притчу» и «Бохуэй», я куда больше люблю роман «Можно ли не вспоминать о мальве?». С художественной точки зрения «Сентябрьская притча» и «Бохуэй», безусловно, по-своему значимы для того периода. Велика была сила инерции, с которой продолжал двигаться реалистский объективизм (литературное направление, бессменно лидировавшее в новейшей литературе), а авангардисты немногого успели добиться успехов в романистике. И конечно, Чжан Вэй, не желая сковывать себя объективистскими рамками, сделал упор на субъективный подход и духовно-романтический пафос. Однако автору в этих романах не удалось создать цельные образы персонажей: его герои описаны либо фрагментарно, либо их затмевает фигура рассказчика. А вот книга «Можно ли не вспоминать о мальве?» продолжает линию субъективизма, и вместе с тем в ней имеются полноценные персонажи. Поэтому художественная ценность этой книги на порядок выше.