Вардан Айрапетян - Толкуя слово: Опыт герменевтики по-русски

Дело сладилось. Марко Данилыч на прощанье с баем даже маленько пошутил.

— Слушай. Махмет Бактемирыч, — сказал он ему, — хоть ты и некрещеный, а всё-таки я полюбил тебя, каждый год стану тебе по дюжине бутылок этой вишневки дарить… Вот еще что: любимая моя сука щенна, — самого хорошего кутенка Махметкой прозову, и будет он завсегда при мне, чтоб мне не забывать, что кажду ярманку надо приятелю вишневку возить.

Нимало не обиделся на то Субханкулов. Осклабился даже, головой потряхивая. Наливка-то уж очень хороша была.

К безымянносги «я» — шутка Я за него у Клычкова и Набокова:

— Это ты, что ли, будешь… Спиридон Емельяныч? — собрался Петр Кирилыч с духом.

— Да кто же еще заместо меня?.. Ну, коли невдомек, так… я за него…

— Чертухинский балакирь (б):

— Никита Лукич! А Никита Лукич!

— Я за него. — бодрым баском отозвался Никита ЛукичЙЙЙ

— Приглашение на казнь (17). Мое представительство. Поскольку «я-для-себя» это дух, сюда же Фома Аквинский в Сумме богословия, 1.36.1 «о том, что „Святой Дух“ не есть собственное имя.

А в Улетающем Монахове ( Лес , 5) Битова муж и жена, половинки цельного человека, „избегали называть друг друга по именам. Они оба считали это фальшью. Они радовались, что у них так много общего, когда сошлись на этом. „Когда зовут по имени — значит, врут“. — говорила жена.“ Его же Азарт , или Неизбежность ненаписанного : „(он не мог никак ее называть — ни женою, ни по имени — ни вслух, ни про себя)“.

О неназывании другого по имени и о псевдониме-маске написала, вспоминая Андрея Белого, Цветаева ( Пленный дух . 2):

Мое имя-отчество для него было что-то постороннее, для посторонних, со мной не связанное, с той мной, с которой так сразу связал себя он, условное наименование, которое он сразу забывал наедине. Я у него звалась Вы.ЙЙЙ

ЙЙЙ Имя ведь останавливает на человеке, другом, именно ЙЙЙ этом. Вы — включает всех, включает всё. И еще: имя разграничивает, имя это явно — не-я. Вы (как и ты) это тот же я.ЙЙЙ

Так я и осталась для него „Вы“, та Вы, которая в Берлине, Вы — неизбежно второго лица. Вы — присутствия, наличности, очности, потому-то он меня так скоро и забыл, ибо, рассказывая обо мне, он должен был неминуемо говорить „Марина Ивановна“, а с Мариной Ивановной он никогда никакого дела не имел.

ЙЙЙ Конечно, и каждый пишущий, и я, например, могу сказать: с кем говорите, со мной, „Мариной Цветаевой“, или мной — мной (я, Марина Ивановна, для себя так же не существую, как для Андрея Белого): но и Марина — я, и Цветаева — я, значит, и „Марина Цветаева“ — я. А Белый должен был разрываться между нареченным Борисом и самовольно созданным Андреем.ЙЙЙ

Каждый псевдоним, подсознательно, — отказ от преемственности, по-томственности, сыновнести. Отказ от отца. Но не только от отца отказ, но и от святого, под защиту которого поставлен, и от веры, в которую был крещен, и от собственного младенчества, и от матери, звавшей Боря и никакого „Андрея“ не знавшей, отказ от всех корней, то ли церковных, то ли кровных. Avant moi le déluge! Я— сам!

Полная и страшная свобода маски: личины: не-своего лица. Полная безответственность и полная беззащитность.

Соображения в пользу безымянного „я“ надо дополнить противоположными соображениями Флоренского в Именах, 1.12, например: „Первое и, значит, наиболее существенное самопроявление Я есть имя.“ „Аскетическая практика и духовная культура, притом религий весьма различных, как известно, запрещает произносить слово Я.“ Ребенок невинного возраста „еще не употребляет слово Я, а говорит о себе в третьем лице и называет себя по имени“; появление „я“ в детской речи — „первый прорыв первородного греха“. „В области духовной Я есть признак прелести, имя же — критической чистоты.“

Пруст о словах и именах — о словах, уже ставших общими именами, и собственных именах, еще не вполне прозрачных:

И насколько же своеобычнее стали эти места оттого, что у них оказались имена, свои собственные имена, как у людей! Слова — это доступные для понимания, привычные картинки, на которых нарисованы предметы. — вроде тех картинок, что висят в классах, чтобы дать детям наглядное представление о верстаке, о птице, о муравейнике. — предметы, воспринимающиеся в общем как однородные. Имена же, создавая неясный образ не только людей, но и городов, приучают нас видеть в каждом городе, как и в каждом человеке, личность, особь, они вбирают в себя идущий от каждого города яркий или заунывный звук, вбирают цвет, в какой тот или иной город выкрашен весь целиком ЙЙЙ [134] Перевод Н. Любимова.

— По направлению к Свану (3: Имена стран: имя ).

Имя предмета речи происходит из слова, но слово само происходит из имени адресата, первослово это зов. Ср. В. Топоров в тезисах Имя , с. 61–63.

Слово о-стров относится к струя как диалектное название острова о-тóк ( СВРЯ ) к по-току. Равнозначны обоим эпитет Крита περ-íρρυτος или эпитет острова нимфы Калипсо àμφι-ρύτη в Одиссее. 19.173 и 1.50, и древнеиндийское dvīpa „остров“, этимологически „двуводный“. Эти названия скорее для речного острова, а для морского — греческое νήσος неясного происхождения и латинское insula, будто бы от in salo „в (открытом) море“, давшее слово изоляция, ср. у-един-ение, об-особ-ление. Прямо говорит об инакости (морского) острова синдское имя того, что позднее стало Таманским полуостровом, по этимологии О. Трубачева, Indoar., с. 71 сл.: Eon = Oium из *aj(v)am/*oj(v)om „одно, одинокое“ (еще см. на с. 39 сл… 214 и 221 сл.): сюда же о дйнёц, одинок „выступающий из воды камень в море“ ( СРНГ 23, с. 29 сл.). Переносные значения слова остров, островок: „возвышенное, сухое место среди болот, бугор“, „плодородное место среди бесплодного, оазис, зеленец“, „небольшой отдельный лес, особняк“, „часть лесосека между двумя делянками“. „часть рудного пласта, обойденная кругом выработкой, целик“, „отъемное поле, дача в круглой меже“ — СВРЯ , синонимично острову слово пуповина (там же, ст. Пупить ). ср. в Одиссее „пуп моря“ про тот же остров Калипсо (1.50). δθι ν όμφαλός έστι θαλάσσης. Остров стоит пупом, торчитиз воды, а в срамной песне Стать почитать, стать сказывать из Сб. Кирши Дан . даже так: