Кирилл Привалов - Яды: полная история: от мышьяка до «Новичка»

В воспоминаниях Петра Крючкова, многолетнего секретаря Горького и столь же многолетнего чекистского информатора, появится странная запись: «Умер Алексей Максимович 8-го». Но официально-то умер Горький 18 июня… Невозможно списывать такую неточность – целых десять дней! – на рассеянность или халатность Крючкова, человека нестарого и вполне вменяемого. В чем же дело тогда? Впрочем, «непоняток» вокруг смерти «буревестника революции» и так предостаточно. В Париже мне попались на глаза мемуары меньшевика-эмигранта Бориса Николаевского, собиравшего на чужбине материалы о политической истории России, в которых он утверждал, будто Горького отравили бонбоньеркой конфет с ядом. Интересный ход! Но маловероятный. Писатель не любил сладкого. Он бы первым делом принялся угощать «бонбонами» родных, медсестер, челядь… И перетравил бы полдачи, включая собственных внучек.

Казалось бы, на этом можно было и успокоиться. Однако в середине девяностых годов прошлого столетия возникла новая версия гибели писателя. Дескать, по заданию Сталина Горького отравила его бывшая любовница Мария Будберг, получив за это в награду от НКВД права на гонорары от зарубежных изданий произведений писателя и на постановку за границей его пьес (такое завещание и в самом деле было оформлено). «В распоряжении Ягоды была группа врачей, которые отправляли на тот свет неугодных Сталину большевиков… Что касается Максима Горького… то писатель был отравлен по указанию Ягоды одним из самых тайных его агентов, коим была любовница Горького», – сказано в «Истории шпионажа», изданной в Италии.

Неслучайно появилась версия о том, что Железная женщина – так назвала свою книгу, посвященную Муре, баронессе Будберг, Нина Берберова – была последней, с кем встречался 18 июня на протяжении сорока минут Горький. После разговора с писателем Мура якобы ушла из ранее наглухо запертой комнаты в сопровождении лично Ягоды. Через двадцать минут дежурный врач заглянул к Горькому, после чего сообщил собравшимся у спальни: «Алексей Максимович скончался…» Сорее всего, это откровенная чепуха. Уже 17 июня Горький то и дело терял сознание и уже не реагировал на окружающих. А на следующий день он вообще пребывал в глубоком коматозном состоянии, из которого так и не вышел. О какой вразумительной встрече с писателем тут можно говорить?

Впрочем, у этой истории есть продолжение. Говорят, что все заметили на ночном столике у изголовья писателя недопитый стакан с водой. Он бесследно пропал сразу после того, как охранники начали опечатывать помещение до приезда официальных лиц. Если бы это было отравление, медики его бы заметили. Однако патологоанатомы вовсе не поспешили увезти тело Горького в морг, как полагалось бы для тщательного определения причин смерти пролетарского классика, они начали проводить вскрытие прямо в спальне, на обеденном столе. В суете, в спешке, бросив мозг писателя в жестяное ведро… Они знали: им все простят, ведь главное уже достигнуто.

В ночь, когда умирал Горький, на даче в Горках-10 бушевала страшная гроза. Будто бы небо никак не решалось, принимать ему к себе летописца эпохи и отпетого грешника или нет. За день до ухода в мир иной Алексей Максимович скажет «солнышку Липе», акушерке-камфороманке Олимпиаде Чертковой: «А я сейчас с Богом спорил. Ух, как спорил!» Уж не об «опиуме для народа» Горький спорил с Всевышним?..

Мы этого никогда не узнаем.

А теперь о химии. Точнее – об алхимии, которая перестала быть тощим полем ночных опытов гениальных одиночек и демократизировалась до такой степени, что за горелками и ретортами начали колдовать не монахи-аскеты и не фанатики-экспериментаторы, а неверные жены и алчные наследницы. Интересовали же их вовсе не «философский камень» Альберта Великого и не «химические свадьбы» Арнальдо де Вилланова, а яды. Причем такие убойные, как те, что попали в распоряжение Мари-Мадлен Дрё д’Обре, она же – маркиза де Бренвилье.

Эта женщина по-своему, в траурных цветах, окрасила Великий век, который вошел в историю не только как эпоха географических и научных открытий, французского политического лидерства в Европе и мировой экспансии языка Рабле и Корнеля, но и как время темнейшего оккультизма, сатанинского колдовства и агрессивного распространения ядов. И последнее относится не только к Франции, но и к большинству стран Европы.

Аксиома: для реакции на какое-то негативное явление в обществе необходимо дождаться накопления в нем критической массы недовольства. А потом – достаточно малейшей искры, чтобы грянул взрыв. Таким катализатором в Париже стала в 1670 году неожиданная смерть в замке Сен-Клу Генриетты Английской, жены брата «короля-солнце» Филиппа Орлеанского. Носительница двойной королевской крови – Стюартов и Бурбонов, – наследница королей Англии и Франции, двадцатишестилетняя женщина выпила бокал цикориевой воды со льдом и тут же схватилась за бок: «Ах! Какая боль! Что мне делать! Я, должно быть, отравлена!»

Ей принесли лекарство от колик, потом дали противоядие. Доктор Эспри, домашний врач Генриетты, прописал ей растительное масло и… порошок из гадюки! За ними последовали промывания и отпаивание отваром из александрийского листа. Но все тщетно: на следующий день принцесса скончалась в муках.

Семнадцать французских и два английских врача, английский посол и около ста зрителей присутствовали при вскрытии. И, хотя вердикт эскулапов был однозначен: «Смерть от холерной болезни, вызванной подогревом желчи», мало кого это убедило. Тем более что после кончины особы голубой крови по неизвестным причинам в «нежной Франции» начало умирать при подозрительных обстоятельствах множество людей, в том числе – и заметных. Заговорили о возникновении целого общества магов и колдуний, об изготовлении большого количества ядов, которые парижане, по своей страсти во всем видеть, прежде всего, смешную сторону, назвали «порошком наследования».

И в самом деле: Великий век помимо нескончаемых войн был пронизан придворными скандалами и великосветскими изменами, сведением счетов в супружеских парах голубой крови и громкими разорениями аристократов-игроков… Если прибавить к этому и активность проповедников-сатанистов, множащих своих адептов, отказавшихся от христианской веры, можно понять, почему яды сделались серьезной проблемой для французского государства. Это вынудило Людовика XIV провести в обстановке секретности переговоры с монархами Испании и Англии для достижения договоренности – прообраза международных конвенций и коалиций будущего – об отказе отравителям в убежище в случае их бегства в другую страну.