Макс Пембертон - Доверьтесь мне. Я – доктор

Госпиталь, в котором мы работаем, вечно в долгах и регулярно не дотягивает до показателей, выставляемых нам правительством. Ситуация никак не улучшается. В сводной таблице Национальной медицинской службы мы находимся на одном из последних мест в стране. Конечно, оценка эффективности оказываемых услуг – вещь необходимая. Но нигде в таблицах нет пункта, по которому можно было бы оценить самое главное в больнице, фактор, определяющий то, какое впечатление останется у пациента от лечения, – а именно, персонал. Таблицы показывают, как сводится бухгалтерский баланс, но в них нет ни слова о том, подержит ли кто-то тебя за руку, посидит ли с тобой, если тебе грустно, поговорит ли о твоем диагнозе в сострадательном, мягком ключе и заварит ли тебе чашку чая, пока ты дожидаешься рентгена. В них не принимается во внимание, на сколько персонал задерживается после смены, потому что волнуется за пациентов. Сегодня последний день Джиллиан на работе, мне до невозможности грустно, и не только потому, что госпиталь лишается восхитительной медсестры, но и потому, что руководству это неизвестно, а еще точнее – все равно.

Вторник, 6 апреля

Сегодня мы весь день носимся с заявлениями на новые должности. Руби переходит в хирургию: она решила подать бумаги на очень престижную учебную позицию в университетском госпитале. Вчера вечером звонила Флора: она подумывает об анестезиологии. Льюис собирается попробовать себя в качестве терапевта, а Суприя последовать семейной традиции и заняться общей практикой. Я не знаю, что выбрать. Мне всегда хотелось работать в психиатрии, но на данный момент меня больше тревожит собственное психическое здоровье, нежели расстройства других людей. Как я могу принять осознанное решение относительно будущей карьеры, если даже не знаю, хочу ли и дальше работать врачом?

Среда, 7 апреля

Сегодня Мориса выписали из больницы. Мы с Суприей проводили его в дежурку. Он недоумевал, с чего мы на этом настаиваем.

– Вот увидите, я сам приду, там, наверное, давно пора убрать. Да и чай совершенно точно закончился.

– Перестаньте суетиться, Морис, – ласково сказала Суприя, – мы приготовили сюрприз для вас.

В дежурке нас встретили Льюис и еще несколько докторов. Они приветствовали Мориса криками радости, а Льюис подарил ему букет и открытку с оставшейся суммой. У Мориса слезы выступили на глазах.

Потом Льюис вкатил велосипед, и Морис замер на месте, потрясенный подарком. Льюис вызвал такси, чтобы Мориса отвезли домой, и мы помогли загрузить велосипед в багажник.

– Отдыхайте, поправляйтесь! – хором кричали мы, пока такси отъезжало, а Морис, глотая слезы, махал в окно рукой.

– Кто бы ни пожертвовал те деньги, он доставил старику настоящую радость, – сказал Льюис, когда мы с ним шли назад в дежурку.

Я не стал ему сообщать, что деньги дала Руби. Ей бы это не понравилось. Она помогает людям не славы ради, а по велению сердца. Проходя мимо корпуса скорой помощи по пути к себе в отделение, я заметил их с Любимчиком на перекуре. Но не остановился.

Четверг, 15 апреля

Пару недель назад доктор Пайк, заметив, насколько нервно интерны реагируют на сигналы своих пейджеров, предложил, чтобы мы в таких случаях думали не о том, что нас отрывают от текущих дел, а воспринимали такой сигнал как крик о помощи от кого-то в нашем госпитале. Мне его идея понравилась: в конце концов, врачи – именно те люди, кто помогает другим. На память сразу приходит Джордж Клуни, правда же? Доктор, решающий все проблемы, выручающий из любых бед.

И вот, пару дней назад, когда я, сидя в буфете, разворачивал свой сэндвич, мой пейджер зазвонил. Сердце у меня упало. Вызывала одна из сестер: надо было посмотреть пациента, поступившего к нам после передозировки. Им нужна моя помощь. Мне нужен мой сэндвич. Сестра понизила голос:

– Макс, ей по-настоящему плохо. Я просто не знаю, что делать.

Я завернул сэндвич обратно и побежал в отделение. Меня приветствовал почетный караул медсестер с пепельно-серыми лицами. Даже Алебарда выглядела встревоженной. Я почувствовал какую-никакую гордость: вот, меня вызвали, чтобы я их спасал. А потом прочитал карту.

Около года назад две дочери и муж миссис Нельсон погибли в автокатастрофе. Она была за рулем. На короткий миг задремала, и машина вылетела с дороги. Муж и младшая дочь скончались на месте, старшая умерла позже, в больнице. Позапрошлой ночью, в годовщину их гибели, запершись одна дома, миссис Нельсон приняла гигантскую дозу снотворного. Ее обнаружила подруга, которая и вызывала скорую.

Сейчас состояние пациентки стабильное, но для выписки еще рановато. Ее положили в отдельный бокс, как будто она болеет чем-то заразным. Я вошел к ней, но она даже не повернула головы. Я обогнул кровать, чтобы видеть ее лицо. Она на меня по-прежнему не смотрела. Я представился и начал говорить, но вдруг она меня перебила.

– У меня нет депрессии, я не больна. Я не хочу больше жить, потому что вся моя семья погибла, – сказала она, глядя в стену.

Я не знал, что ответить, поэтому промолчал.

Через пару мгновений она заговорила снова. Она ходила на психологическое консультирование, принимала лекарства, но все равно продолжала винить себя.

– На следующей неделе моей дочери исполнилось бы тринадцать, – сказала она, и слезы заструились по лицу. – Почему я выжила? Почему не погибла с ними? Чем я заслужила такую кару?

У меня не было ответов на ее вопросы. Моя работа как врача – ставить диагнозы и лечить. Но от трагедии нет лекарства. Я могу направить ее к психиатрам, они положат ее в свое отделение, на короткое время ограничив риск повторных попыток суицида. А что если она права, что если единственная адекватная реакция на случившееся – это желание умереть? Ей не поможет, если мы поставим диагноз «депрессия» и выпишем таблетки. Что вообще в такой ситуации способно помочь? Для некоторых людей жизнь слишком болезненна, и простых ответов тут нет. В этот момент у меня сработал пейджер. Я извинился и оставил миссис Нельсон одну в палате.

Пятница, 16 апреля

Рейчел увольняется. Сначала Джиллиан, теперь она. Пошла переучиваться на ароматерапевта.

– С меня хватит, Макс. Я люблю свою работу, но не хочу ложиться ради нее костьми, – говорит она, когда мы в последний раз выходим вдвоем перекурить.

У нее оставался неиспользованный отпуск, который она взяла сейчас, поэтому сегодня – последний день на работе.

– Ароматерапией я буду зарабатывать те же деньги, только без всяких забот. Сама себе хозяйка, работаю, когда хочу и как хочу, – добавляет она, пожимая плечами.

Многие медсестры испытывают переутомление. Я нисколько не удивлен. Они отрабатывают зубодробильные смены, не получая порой и простой благодарности, а если что-то идет не так, руководство набрасывается на них с быстротой коршуна: не успеешь даже сказать «повернитесь на бок, я вас помою». На собеседовании в университете мне задали хитрый вопрос: почему я не иду в средний медицинский персонал? Члены комиссии – все доктора – прекрасно знали на него ответ: потому что это ужасная работа.