Рене Претр - Там, где бьется сердце. Записки детского кардиохирурга

Периферическое канюлирование часто проводят при массаже сердца, чтобы установить аппарат искусственного кровообращения. Бедренные сосуды в паховой складке обнажают и вводят канюли, не прекращая сжимать грудную клетку. Длинная канюля поднимается по бедренной вене до сердца в правое предсердие, которое аккумулирует кровь двух полых вен. Через нее втягивается вся кровь, которая возвращается в сердце. Аппарат насыщает кровь кислородом и подает ее в организм через расположенную рядом бедренную артерию. Кровь поднимается по аорте в противоположном направлении и через ее ответвления попадает во все органы. Как только аппарат начинает обеспечивать кровообращение, можно прекратить массаж сердца.

Такой «периферический» метод невозможен у детей, пока они не начнут ходить и, таким образом, не разовьются сосуды нижних конечностей. Они попросту слишком тонкие для канюль.

Центральное канюлирование «прямо в сердце» сложнее осуществить во время массажа, потому что нужно пробраться между сжатиями под пальцами, сдавливающими грудную клетку.

Кристоф надел халат и перчатки. Он первым берется за дело. Коллега из спасательной службы, который проводил массаж, отступил, чтобы освободить ему место. Мы попрощались с ним кивком и сдержанным «хорошо сработано, спасибо». Я быстро продезинфицировал грудную клетку ребенка, и Кристоф возобновил нажатия, уже в более стерильных условиях. С пришедшей на помощь операционной сестрой Сарой мы наклеили стерильные салфетки вокруг грудины, обходя его руки, активирующие кровообращение. Столик с инструментами прикреплен к носилкам. Мы готовы сделать разрез.

— Кристоф, теперь я!

По этому сигналу он убрал руки, оставляя мне пространство. Одним движением скальпеля я рассек кожу по всей длине грудины. Прижег электрокоагулятором несколько кровоточащих точек и отступил, освобождая коллеге место. Он продолжал сжатия, на этот раз прямо на ране.

Между двумя массирующими движениями прошло не более двадцати секунд. Двадцать секунд, во время которых кровообращение вдруг застыло, органы не орошались кровью. За это время огонек жизни и каждой клеточки в отдельности на мгновение стал еще меньше.

И еще синее.

Я проверил работу пилы для грудины. Ее тонкое лезвие с мелкими зубчиками работало на нужной скорости.

— ОК, go! [37] Оʼкей, начали! — Прим. пер.

Кристоф снова остановился. Я рассек грудину посередине снизу вверх и вставил расширитель, который подала Сара. Перикард рассечен. Показалось сердце. Оно расширено. Несколько попыток сокращения. Скорее дрожание волокон, без всякой координации. Тревожным был его тусклый цвет: от сероватого до темно-коричневого. Это цвет тяжелой асфиксии. Цвет агонии. Я немедленно начал внутренний массаж. Два пальца сверху, два пальца снизу сердца. И сжимать. Я чувствовал, как кровь выбрасывается в тело при каждом сжатии, как сердце снова наполняется кровью при расслаблении. Такой массаж наиболее эффективен. С таким ускорением кровообращения и интенсивной оксигенацией огонек жизни наберет сил, окрасится в более теплые цвета. Миокард тоже оживал. За несколько минут он посветлел до желто-коричневого. Появился легкий блеск. Исчез оттенок предельного страдания. Пора сделать попытку новой дефибрилляции. Получив заряд энергии, клетки сердца, возможно, будут в состоянии снова заработать.

— Внутренние электроды! Разряд — двадцать джоулей!

Я слышал, как дефибриллятор заряжается с нарастающим стоном. Поместил электроды по обе стороны сердца. Щелчок выключателя.

Разряд! Сердце свело судорогой. Две секунды оно было оглушено и неподвижно, затем, словно собрав всю свою энергию, снова сжалось в мощном сокращении. Линия на мониторе электрокардиографа, вначале ровная, отозвалась на эту волну. Второе сокращение, затем, с некоторой задержкой, третье. Я раздумывал, не продолжить ли массаж, но сокращения продолжались, уже в хорошем ритме. Согласованные, эффективные и все более сильные. Палец на аорту. Давление поднялось. Инъекция адреналина, чтобы еще повысить его. И еще несколько, чтобы поддержать, так как оно склонно быстро падать.

Это известный сценарий: все еще слабое сердце реагирует под напором некоторых стимуляторов — адреналина, кальция — как лошадь в агонии поднимается под ударами плети. Этот героический подъем длится совсем недолго, пока обессиленное животное не упадет совсем, в смертельном изнеможении. У таких измученных сердец похожие реакции. Они могут сделать усилие, чтобы потом рухнуть окончательно.

И все же тактически эта храбрость важна. То, что сердцу удается на несколько минут самостоятельно обеспечить кровообращение, позволяет мне ввести канюли в нужных условиях, чтобы подключить аппарат искусственного кровообращения. Это осторожное и точное действие трудно осуществить во время массажа сердца, когда все структуры сотрясаются неравномерными толчками.

В рекордное время канюли введены, воздух из них выпущен, они подсоединены к аппарату.

— Томи, порядок? Вперед! Включай на полную.

— Поехали.

И вот через прозрачные канюли я увидел, как кровь выходит из тела, чтобы попасть в аппарат. Это венозная кровь, та, которая достигает сердца, пройдя через весь организм и отдав большую часть своего кислорода.

Здесь и сейчас она была темной, очень темной. По правде говоря, она была уже не синей, а черной.

Черной, как чернила!

Обычно цвет крови, которая возвращается в сердце, от бордового до лилово-фиолетового, поскольку в ней еще значительное количество кислорода, достаточно высокое, чтобы сделать дополнительный круг кровообращения. Это резерв, который запасает организм, которым он может воспользоваться в случае необходимости. По мере того как эти резервы уменьшаются и все больше кислорода уходит из красных кровяных телец, кровь темнеет. Она меняет бордовый цвет «спокойного кровообращения» на темно-синий, потом, в самых крайних случаях, на почти черный, когда уходят последние молекулы кислорода.

Как сейчас, когда эта кровь такая темная, что кажется черной. Чернильная кровь! Чернильная кровь покидает задыхающееся тело, чтобы попасть в наш аппарат.

«От горя чернила вместо крови потекли»! Это выражение всегда поражало меня своей точностью, потому что и для нас, в самом физиологическом смысле, этот цвет отражает очень серьезную ситуацию, близкую к необратимой. И для нас чернильная кровь — плохое предзнаменование, потому что она указывает на наивысшую, абсолютную асфиксию. Такую глубокую, что она могла уже навсегда погасить огонек в нескольких клетках.

В нескольких нейронах.

Кровь проходила через оксигенатор нашего аппарата — «искусственных легких» — заряжалась кислородом и выбрасывала углекислый газ (СО 2). Затем появлялась в другой канюле, по которой возвращалась в организм, уже с совсем другим оттенком: насытившись кислородом, она становилась карминово-алой. Контраст между входящей и выходящей канюлей был удивителен. С одной стороны — черная тушь, с другой — живой, яркий красный цвет.