Рене Претр - Там, где бьется сердце. Записки детского кардиохирурга

С этого момента — аппарат работал на полную мощность — кровообращение под контролем. Все тело снова орошалось кровью, богатой кислородом, под хорошим давлением. Огонек в каждой клетке, если он не угас, постепенно выровняется, обретет силу и теплые тона.

На наших глазах за каких-то пять минут чернильная кровь постепенно избавилась от черноты, окрасилась темно-синим и, наконец, снова обретает свой бордовый цвет, тот, который успокоил нас, по мере того, как восполнялся недостаток кислорода в организме.

Настал момент прояснить причину катастрофы. Один взгляд на большие сосуды сердца принес нам ключ к разгадке: одна из двух коронарных артерий выходила из легочной артерии, тогда как она должна выходить из аорты!

Этот врожденный порок известен такими разрушительными последствиями. Кровь, которую несет эта артерия, аномально вживленная в легочную артерию, содержит меньше кислорода, поскольку она венозная, а не артериальная. Тем не менее при рождении ребенка такого количества кислорода еще достаточно, благодаря возможности крови совершить «еще один круг кровообращения». Драматическая развязка этой аномалии наступает с падением кровяного давления в легочной артерии, которое постепенно проявляется в течение первых месяцев жизни. По мере созревания легких и увеличения количества альвеол после рождения проход крови через легочную систему становится свободнее, и давление в легочных артериях резко понижается. Соответственно, кровоток в аберрантной коронарной артерии пропорционально сокращается. В конце концов он прекращается, а потом даже идет в обратном направлении: он в буквальном смысле откачивает кровь, предназначенную для питания миокарда, которая приходит из другой коронарной артерии, соединенной с аортой, туда, где давление осталось высоким. Тогда за несколько дней на сердце обрушивается все разом: страдание, потеря сил, дилатация, инфаркт, остановка.

Сердце, конечно, подавало в мир сигналы бедствия, но они не были замечены. Стенокардия — гнетущая, тупая и такая тревожная боль — это его крик о помощи, чтобы предупредить нас о неминуемой угрозе. Сигнал раздавался все настойчивее в последние недели и особенно в последние дни перед коллапсом. Но как это может выразить шестимесячный ребенок? Он может разве что извиваться от болезненного стеснения в груди во время кормления. Даже плач, требующий большей энергии, вызывает новый приступ и заставляет страдать молча. Эти призывы о помощи, не имеющие внешнего выражения, редко бывают правильно поняты до того дня, пока все не рухнет.

— До, можешь сделать нам ультразвуковую кардиограмму?

Она ввела тонкий зонд в пищевод ребенка. На экране появилось расширенное сердце с едва заметными сокращениями. Мало остаточной силы.

Результаты были тревожными. Они уже не позволяли нам делать какие-либо прогнозы о будущем этой мышцы.

В операционной Хитенду только что закончил накладывать кожные швы. Пока освобождают место для следующей операции, размещают другого ребенка и его аппарат, у меня было добрых четверть часа на передышку перед настоящим наступлением на проблему. Не переодеваясь, я отправился в свой кабинет.

— Стелла, ты, конечно, в курсе, «Rega» нам в экстренном порядке доставила ребенка, которого надо оперировать на месте. Можешь посмотреть, здесь ли его родители?

Через несколько минут в кабинет нетвердым шагом вошла растерянная пара, не в силах поверить в то, что реальность так несправедлива к ним. Лицо матери осунулось. Платок мелькал перед ее покрасневшими глазами, словно автомобильные «дворники». Отец был серьезен.

Я вдруг осознал, что не знаю ни имени, ни фамилии ребенка. В спешке я даже не подумал спросить об этом. Я пробормотал:

— Э-м… Малыш… как его зовут?

— Бастьен.

— Так вот, Бастьен в очень тревожном состоянии. У его сердца нет сил, и сейчас жизнь в нем поддерживается аппаратом.

Платок замелькал быстрее и набух от слез. Я сделал паузу, чтобы они могли немного прийти в себя от натиска со всех сторон, и стал объяснять с самого начала:

— Бастьен страдает от врожденного порока, который за несколько недель чудовищно ослабил его сердце. До такой степени, что оно даже остановилось от изнеможения.

Они слушали меня с несколько ошарашенным видом. Я ощущал, что взял тон, не соответствующий их ожиданиям. Они желали бы услышать слова поддержки, тогда как я, из-за нехватки времени, стремился оставаться в научной плоскости, где сейчас было проще вести переговоры.

— Перед нами две проблемы. Мы должны сначала исправить порок, а затем сделать все, чтобы его сердце набралось сил.

Я взял листок бумаги. Несколькими штрихами я изобразил сначала неправильное расположение этой коронарной артерии, затем предполагаемую коррекцию, то есть ее перенос на аорту. Эти два рисунка, раскрывающие причину их несчастья, привлекли их внимание. Отец кивнул. Затем бесцветным голосом спросил:

— А после этой операции его сердце сможет работать снова?

— Мы в этом не уверены. Но его спасение в этой операции. Если мы не попытаемся сделать ее, у нас нет никакой надежды. Если операция пройдет успешно, то появляется шанс, но все равно нет никакой гарантии.

— И что тогда произойдет?

Это мама отважилась задать вопрос.

— Если сердце не восстановится и останется слабым, придется воспользоваться искусственным, которое даст нам больше времени для возможного восстановления…

Я не решался дальше описывать сценарий, который еще больше расстроит их. Но все же рискнул:

— Если его сердце все равно будет слишком слабым, останется только одно решение. Заменить его с помощью трансплантации.

Эти последние слова, прозвучавшие страшно, почти враждебно, снова исказили ее лицо. Она закрылась платком. В ее рыданиях слышались упреки:

— Мы же регулярно наблюдались у педиатра, а он ничего не увидел! Ничего нам не сказал! Как такое возможно? Бастьен такой живой и веселый ребенок.

Я чувствовал себя беззащитным перед ее горем и жалобами. Я не хотел приводить возражения, которые только усилят ее боль, но мне бы хотелось, чтобы она не чувствовала себя виноватой в несчастье ребенка. Я осторожно произнес:

— Это врожденный порок, который может развиваться и нанести огромный ущерб так, что никто ничего не заподозрит. В этом никто не виноват. Ни вы, ни даже ваш педиатр.

Новые рыдания. Муж склонился к ней, обнял, положил руку ей на плечи. Она прижалась к нему, ища защиты. Я выждал, пока пройдет буря.

— Я возвращаюсь в операционный блок. Там все должно уже быть готово. Конечно, мы оставим аппарат искусственного кровообращения на несколько дней. Миокарду понадобится это время, чтобы восстановить силы. Поэтому не пугайтесь, когда увидите сына этим вечером: вокруг него будет много трубок, много приборов и много народа.