Рене Претр - Там, где бьется сердце. Записки детского кардиохирурга

— Откровенно говоря, мы не можем продолжать эту операцию.

— Ты прав. Не можем.

Я отступил на шаг и задумался об отступлении. Вынуть артериальную канюлю, закрыть разрез, ничего не сделав. Сердце сильное, но оно будет и дальше работать впустую. А здесь постепенно стала вырисовываться другая проблема. Ведь мы предоставим эту хрупкую малышку ее судьбе. При этом мы ее еще и ослабили наркозом и разрезом. И легкие испытывают перегрузки. И такому изможденному ребенку придется кашлять, несмотря на боль, чтобы поддерживать альвеолы легких чистыми.

— Как думаешь, тебе удастся ее разбудить и экстубировать?

— Ох, Рене! В этом я совсем не уверена. Она на пределе. Она же «выпала из гнезда».

«Выпала из гнезда»! Так мы говорим про еще не оперившихся птенцов, упавших на землю, у которых не хватит сил взлететь, даже если их подбросить в воздух, потому что они не успели обрасти перьями. И потом, даже если Доминик удастся ее разбудить, вернуть в гнездо, что будет с ней дальше? По нашим вчерашним оценкам, ей оставалось жить всего несколько недель.

Я вздохнул и обернулся. Аппарат искусственного кровообращения продолжал работать сам по себе в ожидании наших канюль, его контур был наполнен кровью. Пришлось влить в него флакон крови, чтобы не слишком сильно разжижать анемичную кровь нашего птенца. Кровь эта драгоценна. Повсюду в мире. А здесь особенно — потому что здесь не хватает всего. Наконец, еще есть другие дети, которые ждут свою операцию. Мы не можем бесконечно отказывать им. Даже если их прогнозы более благоприятны, у них не будет другой возможности прооперироваться. Я уже не слышал даже монитора и респиратора. Уши наполнил глухой гул.

— Послушай, До, чем больше я думаю, тем больше осознаю, что мы не можем повернуть назад.

Повисла пауза в несколько секунд, как будто ее мысли сейчас шли тем же путем, что и мои, с небольшим отставанием, затем она ответила:

— Да, ты прав. Мы действительно достигли точки невозврата.

— Мне тоже так кажется. Я даже в этом убежден. Если мы ее сейчас не прооперируем, она не выживет.

Я осмотрел операционное поле. Это решительное, яркое сердце. Затем — распакованные одноразовые инструменты, которые так дорого нам обходятся, и мы должны их экономить. Наш аппарат, канюли, флакон с кровью. Я снова услышал бормотание мониторов. Тогда я оторвался от философских рассуждений и задумался о практических средствах, как безопаснее продолжить операцию. Затем повернулся к перфузиологу Хасану и спросил обоих:

— Вам не кажется, что сеть перегружена?

Я оглядел операционную, прислушался к шумам из коридора.

— Думаю, что нам нужно выключить все приборы, без которых мы могли бы обойтись, начиная со стерилизатора и кондиционера. Оба они потребляют много энергии. И лишнее освещение тоже.

— Хорошая мысль, Хасан. Давай их выключим.

И приборы смолкли, мониторы потухли, лампы погасли. Осталось самое необходимое: респиратор, аппарат искусственного кровообращения, один монитор, моя налобная лампа и чахлый светильник на потолке. В сгущающихся сумерках я со своим налобным фонариком превратился в спелеолога. Пучок света заставил сердце засиять красками и контрастами, достойными кисти Караваджо. Прежде чем совершить прыжок в бездну, я попросил подождать десять минут, «для перераспределения электричества», как я сказал коллегам. Но прежде всего для того, чтобы самому успокоиться. Чтобы в горле растворился медный привкус и хотя бы немного разжались тиски, сжимающие живот.

На протяжении этих десяти минут все было стабильно. Спокойное жужжание приборов. Меня охватила легкая дрожь, как перед большим прыжком в пустоту, когда я снимал зажимы, блокирующие кровь в канюлях. Она устремилась в аппарат искусственного кровообращения, который медленно заработал. Вскоре кровь уже с нужной скоростью шла через аппарат и обратно в организм. Мы выждали еще две минуты, внимательно следя за сигналами нашего единственного радара, прежде чем остановить сердце.

И вот оно остановлено.

Мои движения были плавными и легкими. Я оглядел окружающий полумрак. Гибко двигались тени. Голоса звучали тихо, почти заговорщически. Сумерки создали некую торжественность. Как та пирога на озере, Камбоджа внезапно возникла из ниоткуда в тенях. Темнота, перешептывания, некоторая влажность даже создавали впечатление, что мы оперируем в джунглях, под тенистыми сводами гигантских деревьев. Что за нами наблюдает камбоджийская фауна светящимися в темноте желтыми глазами. Внимательными, сосредоточенными, диковатыми глазами на лицах под масками, растворившихся в сумерках.

Рассеченное сердце закрыто. Два его желудочка теперь разъединены. Зажим с аорты снят. Горячая кровь снова оросила миокард. Он вновь обрел свой блеск.

Первое сокращение.

14 апреля 1970 года, сразу же после ращрушения резервуара с кислородом, астронавтов космического корабля «Аполлон-13» сотряс взрыв. Тогда они с ужасом заметили, что из одного из трех резервных контейнеров происходит утечка кислорода в космос, а еще один бак пришел в негодность. Они немедленно осознали, что их спасение зависит лишь от небольшого остатка кислорода и энергии. Чтобы сэкономить то и другое, они отключили все второстепенные приборы, в том числе системы навигации и управления кораблем. Их кабина стала холодильником. В этот момент они достигли точки невозврата. Чтобы вернуться живыми, они должны были продолжить путь, обогнуть Луну и использовать ее гравитационное притяжение, чтобы направиться к Земле. Когда они приближались к ней тремя днями позже, у них оставалось ровно столько энергии, чтобы вновь запустить различные системы навигации, осуществить плавный вход в атмосферу и совершить безопасную посадку.

Сегодня, на старушке Земле, наша операция завершилась мягкой посадкой. Мы тоже достигли точки невозврата — сначала дав наркоз, потом сделав разрез. Мы тоже должны были продолжать путь к намеченной цели, пройти длинную орбиту в космосе — длинный путь крови в нашем аппарате — чтобы получить шанс вернуть ребенка к жизни целым и невредимым.

Его исправленное сердце билось с новой силой. Кожные покровы зашиты, аппаратура и освещение снова заработали. И заросли джунглей, как та пирога, растворились так же мгновенно и таинственно, как и появились. Мы снова были в операционной, такой же, как и любая другая [48] После этого происшествия в больнице поставили более мощный генератор. — Прим. авт. .

Операционные поля сняты. Снова появился наш птенец. Он спокойно спал. Цвет лица стал ярче, теплее, чем вчера. Он оперился. Личико спокойно и расслаблено. Малышка не почувствовала ни нашей суеты, ни нашей тревоги, ни наших сомнений.