Линда Окесон-Макгёрк - Не бывает плохой погоды [Как вырастить здоровых, выносливых и уверенных в себе детей: секреты скандинавской мамы (от фрилюфтслив до хюгге)] [litres]

– Я подумала, что Ханнес может сидеть дома во время занятия младшей группы, а потом самостоятельно добираться до зала на свою тренировку. Пусть Майя приходит к нам после уроков, а потом они вместе будут ходить на гимнастику, – предлагает она. – Ханнес был бы очень рад!

Она рассуждала уверенно и даже мысли не допускала, что дети не справятся или что кто-то сочтет ее безответственной матерью. Словно в глазах общества это было совершенно нормальное решение. Я уже отпускала девочек одних в лес, но вот по городу они сами еще не перемещались, ведь в США мы жили за городом, и ходить там было некуда, кроме как к почтовому ящику у дороги. И я никогда не оставляла их одних дома, кроме тех случаев, когда уходила на короткую прогулку с собакой.

– Ханнес уже оставался дома один? – поинтересовалась я.

– Да, конечно, примерно на час или около того, когда мне нужно было погулять с Лавом или сходить в город по делам.

– Он знает, как закрывать дверь, и все такое?

Я и сама не знала, что именно подразумеваю под «всем таким»; просто сама ситуация показалась мне слишком ответственной для восьмилетнего ребенка.

– Нет, но он разберется.

Заразившись ее уверенностью, я пообещала спросить у Майи, хотя и так знала, какой будет ее реакция.

– Я буду оставаться с Ханнесом сама?

Глаза ее округлились, а лицо осветилось неуверенной улыбкой.

– Если хочешь. Хочешь?

– Да!

– Как ты думаешь, вы сумеете сами вовремя прийти на тренировку?

– М-м-м… да, – говорит она, но не очень убедительно.

В любом случае я решаю дать ей шанс. В ближайший четверг я иду к Дженни домой, чтобы мы вместе их подготовили. Перед уходом Дженни дает Ханнесу последние инструкции, уже стоя на пороге.

– Когда будете уходить, закрой дверь. Ключ – там, спортивная одежда – там, – говорит она, показывая сначала на ключницу на стене, затем на спортивную сумку на полу у двери. – Чтобы успеть, вы должны выйти в пять минут шестого. Понятно?

Ханнес кивает, хотя по его блуждающему взгляду трудно понять, услышал ли он хоть что-то из материнских инструкций. Затем они оба возвращаются на улицу играть на новой канатной дороге, недавно подаренной Ханнесу на день рождения. Мы уходим.

Когда они будут выходить, на улице уже стемнеет, но от дома Ханнеса до школы пять минут пути и не нужно переходить дорогу. Меня волновало не то, что дети останутся дома одни или будут сами добираться до школы. Я боялась, что они потеряют счет времени и опоздают на тренировку. И вот на часах уже десять минут шестого, Майи еще нет в раздевалке, и я начинаю подозревать, что мои опасения оправдались. Ближе к четверти шестого я выхожу на улицу. Сначала слышу голоса, а потом вижу их, смеющихся и бегущих наперегонки по невысокому холму у стадиона за зданием школы.

– Мы забыли запереть дверь, – кричит Майя, увидев меня, – поэтому пришлось возвращаться!

Они едва успели, но справились. Тренировки продолжались еще несколько месяцев, и все это время я со спокойной душой разрешала Майе добираться на них самостоятельно. В скором времени они с Норой начали сами ходить в гости к двоюродной сестре, жившей примерно в километре дальше по дороге.

И все началось с крохотных шагов.

СОВЕТ СКАНДИНАВСКОГО РОДИТЕЛЯ

№ 6

Не становитесь жертвой культуры страха, которая на корню извела все когда-то популярные игры на свежем воздухе. Осмельтесь доверять своему ребенку, а по мере его взросления постепенно позволяйте ему проводить больше времени без присмотра дома, во дворе, в округе. Налаживайте связи с соседями и другими родителями, чтобы повысить уровень социального доверия в местном сообществе.

РЕКОМЕНДУЕМАЯ ЛИТЕРАТУРА: Ленор Скенази. Дети на свободном выгуле (Free Range Kids).

Потеснив зиму, которая никак не могла решиться уступить место весне, в мае на нас внезапно обрушивается лето. Молодые листочки наконец пробиваются из набухших почек, и лес буквально за ночь взрывается морем зелени. Еще неделю назад я ходила в перчатках, а сейчас дети бегают босиком и по дороге тянется караван туристических трейлеров, направляющихся к океану. На местном кладбище зелень сосновых веток, служившая здесь единственным украшением в зимний период, теперь разбавлена цветущими нарциссами и маргаритками. Мощеная дорожка под сенью высоких сосен ведет меня к месту, где похоронены мои farmor и farfar – бабушка и дедушка по отцу. В руках я несу два кустика лиловых анютиных глазок. Девочки зигзагами бегают по дорожкам, ища нужное надгробие, но, заигравшись, пробегают мимо. Неприметная гранитная плита с розоватым отливом лежит на земле и по ширине занимает чуть более полуметра. Перед ней к солнцу тянутся десять желтых нарциссов.

Я опускаюсь на влажную, поросшую мхом землю возле могилы. И накатывают воспоминания. Мне три года, на дворе позднее лето, я бегаю в темно-синем взрослом свитере по какому-то парку, а моя семья греется на солнце на скамейке у меня за спиной. Мы в шведской Лапландии в 265 километрах севернее Полярного круга, а свитер принадлежит моей бабушке. В ту поездку, сидя в переноске на отцовской спине, я прошлась по самым впечатляющим диким местам Швеции и увидела полуночное солнце, нависающее над одним из самых фотографируемых горных пейзажей – троговой долиной Лаппортен, образованной древним ледником. Я смутно помню подробности той поездки, и ее образы реконструируются в памяти только благодаря слайдам с отпускными снимками, семейный просмотр которых регулярно устраивался в подвале дома моих бабушки и дедушки. Думаю, трехлетнего ребенка не особенно интересовали красивые пейзажи. Зато я помню, как бабушка играла со мной в догонялки, и мы обе весело хохотали с моей неловкой попытки спрятаться в ее огромном свитере.

При росте 188 сантиметров и весе 100 килограммов мой дед обладал внушительным телосложением, а морщины на его всегда загорелом лице залегали глубже, чем древние каньоны. Свои жесткие волосы он гладко зачесывал назад, выбрав этот стиль еще в подростковом возрасте и не изменив ему до самой смерти. Он любил перемены примерно так же, как вегетарианец любит непрожаренные стейки, и был педантично пунктуален – возможно, потому, что всю жизнь проработал водителем автобуса. Он относился к своему автобусу, как некоторые диктаторы относятся к своей стране; не был балагуром и не болтал с пассажирами о внуках и погоде. Эта манера в сочетании с его знаменитой нетерпимостью к подвыпившим подросткам (сам он много лет был трезвенником) в конечном итоге завоевала ему прозвище Каменное Лицо.

Будучи его единственной и обожаемой внучкой, я редко видела деда с этой стороны, разве что когда он рассуждал о коммунизме или сороках, разорявших его тщательно оберегаемые кормушки для птиц на задней террасе.