Алекс Энкиду - Почему мы живем так мало? Почему мы живем так долго?

Альфред Коржибский (Korzybski Alfred) говорил, что мы «путаем карту с территорией». Алан Уотс (Alan Watts) утверждал, что мы не можем отличить меню от еды.

Но, что-то должно оставаться реальным в этом потоке симуляций. Что-то самое главное, при нарушении которого рассыплется и упадет на голову человека вся шаткая конструкция современной цивилизации. Когда человек в очередной раз позарится на плоды с запретного дерева – куда его отошлет на этот раз Бог? – одному Богу известно…

Такой точкой невозврата является сама смерть. Ж. Бодрийяр (Jean Baudrillard) пишет: «Последним бастионом реальности становится смерть („смерть, пожалуй, единственное, что не имеет потребительной стоимости“)».

Появляется наука об умирании – танаталогия – наука без объекта, как-бы наука «квазиобъектного фантома». Наука есть, а объекта описания нет.

Казалось бы, простой вопрос. Прошло более 20 веков от Рождества Христова и огромное количество времени до Рождества. И за все это время человек не смог ответить на главный вопрос. Почему так редко встречается естественная смерть? В каком возрасте она должна наступать? И какова естественная причина естественной смерти? Что такое – естественность? И почему, почему человек бежит от естественной смерти навстречу смерти от болезней, катастроф, войн, автомобильных аварий… случайной, в общем, смерти?

Жан Бодрийяр через 70 лет после выхода книги И. Мечникова «Этюды оптимизма» эволюционирует мысль о естественной смерти. «Почему же смерть от старости, ожидаемая и предвидимая, смерть в кругу семьи, единственно обладавшая полноценным смыслом в глазах традиционного общества от Авраама до наших дедов, – почему же сегодня она этого смысла совершенно лишилась? Она даже перестала быть трогательной, она теперь едва ли не смешна, во всяком случае, социально незначима. И почему, напротив, насильственная смерть, смерть от несчастного случая, которая была нонсенсом прежде, имеет так много смысла для нас: только о ней все и говорят, только она завораживает и трогает наше воображение? У первобытных людей личной «естественной» смерти нет: любая смерть социальна, публична, коллективна, это всегда следствие чьей-то враждебной воли, которая должна быть поглощена группой (никакой биологии). Это поглощение осуществляется через празднество и обряды… Смерть ставится на кон, выигрывается в символической игре – для умершего выигрышем является его статус, а группа обогащается новым партнером.

У нас же покойник – это просто человек, ушедший вон. С ним уже нечем обмениваться. Он еще до смерти стал лишним бременем. В итоге прожитой им жизни-накопления со счета списывают его самого – чисто экономическая операция. Он не становится священным изображением – самое большее он служит оправданием для живых, для их очевидного превосходства над мертвыми. Это плоская, одномерная смерть, конец биологического пути, расчет по долговому обязательству; человек «испускает дух», словно проколотая шина, содержащее без содержимого, – какая пошлость!»

К своей «естественной смерти» современный человек идет через создания «второй природы». «Вторая природа», изначально создавалась порывами свободных и мыслящих людей. Человек немало преуспел на этом пути. Но испытав почтение перед глобальной масштабностью искусственной природы, человек обречен, идти дальше – к безграничному господству и безграничному творчеству. На пути к этой цели он будет вынужден расширять пространство своего тела и границы своей судьбы. Иначе «вторая природа» проглотит волю человека, поставит его себе в услужение. И тогда появится общество, в котором самой главной силовой структурой будет полиция медицины. Тотальный контроль над каждым организмом, постоянные тесты, обязательные обследования, выявления самых первых признаков заболеваний и устранение их, принудительная профилактика…. Министерство длительности жизни и полиция медицины.… Абсурдная утопия – скажите вы. Но разве не такой, же сказочной утопией когда-то было предсказание тотального видеоконтроля и всеобщего прослушивания? Теперь это реальность. И если теперь огромные ресурсы направлены на потенциальное уничтожение людей, в будущем еще большие силы будут брошены на поддержание жизни. Жизнь закрепляется за человеком страховым договором от рождения. Каждый человек должен до конца прожить прописанный в договоре свой возраст. Насильственная, или преждевременная смерть исключается. За этим следит полиция министерства продолжительности жизни. Каждому выдается документальный план его жизни, в котором исключаются любые рискованные ситуации. Новый общественный договор: общество, вооруженное наукой и техникой, становится солидарно ответственным за смерть каждого индивида. Так же как прирученный лес превращается в парк с кондиционером, так же и смерть «одомашнивается». Правильная смерть – смерть подчиненная закону. Смерть отнята у каждого члена общества, ему уже не позволено умереть так, как хочется. Отныне он волен жить как можно дольше. Помимо прочего, это означает запрет прожигать свою жизнь, не думая о ее пределах. Принцип «естественной смерти» становится окислителем жизни как таковой. Вето на свободу воли. Эволюция человека становится не значимой. Жизнь для большинства становится сладким адом. В конце концов, новое общество потребления потребует нового универсального товара. Таким товаром станет смерть. Смерть можно будет купить, продать, или подарить. Определять стоимость будет поручено искусственному интеллекту.

Жан Бодрийяр (Jean Baudrillard) пишет: «Само понятие «естественной смерти» возникает из возможности раздвинуть жизненные пределы: жизнь становится процессом накопления, и в этой количественной стратегии играют свою роль наука и техника. Наука и биомедицинская техника заняты вовсе не удовлетворением изначального желания жить как можно дольше – к продлению жизни их толкает превращение жизни в жизненный капитал (ее количественная измеримость) посредством символического упрощения смерти…. Естественная смерть – это смерть, которая подлежит ведению науки и которую наука должна уничтожать. В ясном виде это значит вот что: смерть бесчеловечна, иррациональна и бессмысленна, как и неодомашненная природа. Хорошая смерть – побежденная смерть, подчиненная закону: вот в чем идеал естественной смерти…

Еще важнее другое: каждый имеет право на жизнь (habeas corpus-habeas vitam), а это означает распространение юрисдикции общества на смерть. Смерть социализируется, как и все прочее: она может теперь быть только естественной, ибо всякая иная смерть в социальном плане есть скандальный непорядок – это значит, не было сделано все, что требовалось. Это уже не социальный прогресс. Это прогресс социального, которое теперь захватывает даже смерть. В самом деле, сегодня требование такого контракта обращается именно к социальной инстанции – это раньше договор о долголетии, богатстве и наслаждениях заключали с дьяволом. Тот же договор – и та же ловушка: выигрывает всегда дьявол».