Брайан Дир - Доктор, который одурачил весь мир. Наука, обман и война с вакцинами

– Он был склонен верить, знаете ли, только положительным данным, которые соответствовали его гипотезе, – рассказал мне Чедвик, – а отрицательные данные игнорировать.

В больнице было заведено, что лабораторией руководили медики, а не ученые.

– На самом деле, Энди никогда не делал исследование сам, – вспоминает Чедвик. – Он проводил много времени, изучая срезы тканей и глядя на результаты. Как и большинство руководителей лабораторий, он собирал деньги, пытаться интерпретировать результаты и составлять статьи. Но что касается практических вещей, насколько я помню, он никогда не надевал лабораторный халат.

В феврале того же года Чедвик начал анализ биоптатов, собственно, как юридический совет, о котором он ничего не знал, и предписывал в июне прошлого года. Ученый искал корь (а также эпидемический паротит и краснуху) в биологических материалах 22 детей, включая Ребенка номер Одиннадцать, а также еще шести контрольных пациентов группы сравнения.

– И эти дети, – спрашиваю я его в телеинтервью, – те самые, данные которых были опубликованы в The Lancet , что привело к панике по поводу MMR ?

– Да, правильно, – отвечает он.

– Вы нашли вирус кори у этих детей?

– Нет. Я не обнаружил вирус кори ни у одного из этих детей.

– Вы исследовали спинномозговую жидкость, полученную с помощью люмбальной пункции?

– Все верно.

– И вы нашли в ней вирус кори?

– Нет.

– Таким образом, вы не обнаружили вируса кори у детей, которые были представлены публике, в самом начале истории с вакциной MMR , хотя теория доктора Уэйкфилда заключалась в том, что именно он был ответственен за заболевания кишечника, а позже – и некоторых видов аутизма. Вы не обнаружили этот патоген?

– Все верно.

В отличие от материала в пробирке у Мистера номер Одиннадцать, зафиксированного в формалине, ткани кишечника, исследованные Чедвиком, были заморожены в азоте в течение пяти минут после взятия у пациента. Но, несмотря на это преимущество и его статус в протоколе в качестве «координатора исследования», данные Чедвика не будут опубликованы или переданы в юридический совет в отчете Уэйкфилда об исследовании.

Я узнал об этих результатах только от другого руководителя Чедвика уважаемого молекулярного биолога Яна Брюса. В то время он был профессором Гринвичского университета на юго-востоке Лондона и поручился за молодого ученого: «Ник разработал лучший на то время тест для выявления вируса кори в этих тканях». Уэйкфилд так не думал. Он считал, что ПЦР, выполненная Чедвиком, не была достаточно «чувствительной». Он утверждал, что у этих методов есть «серьезные ограничения». По его словам, результаты были «ложноотрицательными».

Но самым странным был тот момент, что Уэйкфилд мог найти вирус на микроскопическом уровне, а молекулярные методы, несомненно, гораздо более чувствительные, не давали положительного результата. Когда я озвучил это студентам-биологам, они смеялись. Они подумали, что это шутка.

Мистер номер Одиннадцать не знал о конфликте с Чедвиком. Но он знал, что Уэйкфилду не нравилась внешняя проверка вирусологии. После того как пробирка была доставлена в лабораторию Челси на попечение старшего вирусолога по имени Робин Вайс, мужчина вернулся с женой и сыном в Калифорнию и стал ждать результатов.

– Они не стали сразу сообщать мне результаты, – говорит он мне, все еще сбитый с толку. – Честно говоря, я не знаю почему.

Отец ждал и писал письма. Ответа не было. Летом и осенью 1997 года Уэйкфилд всегда был занят. Тем не менее, в июне того же года он подал первую версию статьи в The Lancet , а во втором, научном, исследовании вообще утверждалось, что он обнаружил вирус кори. В августе он делал громкие заявления в СМИ. В сентябре он встретился с менеджерами, чтобы обсудить пресс-конференцию. Затем, две недели спустя, он прилетел в Вирджинию, чтобы выступить на съезде против вакцинации.

Дома в Калифорнии мистер номер Одиннадцать начал бороться. Он посоветовался с лондонскими юристами. Он предупредил, что может подать в суд. Затем, спустя долгое время, вирусолог из Честера Битти опубликовал отчет, содержащий его собственные выводы об исследовании тканей пациента. На этот раз была использована еще одна технология: ученые пытались вырастить вирус в клетках человека. Из этой идеи ничего не подучилось. «Наиболее вероятная причина в том, что биоптат не содержал вируса кори», – говорится в отчете, который показал мне отец.

Администрация медицинской школы, этого бетонного крестообразного замка Хэмпстеда, располагалась в подвале, куда можно попасть через боковой вход. Затем надо пройти через стеклянные двери и по широкому блестящему коридору, пересекающему все здание с востока на запад. Справа располагается кабинет декана и его секретаря. Еще дальше находится офис человека, отвечающего за деньги.

Всего через пять дней после выступления в атриуме Уэйкфилд приехал сюда на встречу. Это был вторник, 3 марта 1998 года. Уэйкфилд теперь считал себя чуть ли не мессией в белом халате. Если кто-то пропустил то самое выступление в четверг, в субботу утром в школе повторно озвучили данные о двенадцати пациентах, опубликованные в The Lancet .

«Родители сообщали о появлении поведенческих симптомов у своих детей после вакцинации MMR (восемь случаев) либо после перенесенной кори (один ребенок ранее был вакцинирован MMR ). Отклонения в поведении включали в себя повторяющийся паттерн, отсутствие интереса к играм или тряску головой. Такую же временную связь с MMR наблюдали ученые в США».

В течение выходных к обсуждению подключилась местная национальная пресса: South Wales Evening Post, Belfast News Letter, Northern Echo, The Herald (Глазго). Лондонские издания тоже не спешили выйти из игры. Evening Standard сообщила о нехватке монокомпонентных вакцин. Independent цитировал Уэйкфилда. «Если я ошибся, меня запомнят как плохого человека, но я должен ответить на вопросы, которые задают мне пациенты».

Встреча была назначена еще до пресс-конференции. Она была запланирована за несколько месяцев. Общественному имиджу Уэйкфилда, как беспристрастного исследователя, противоречит не только его сделка с адвокатом Ричардом Барром, но и большие личные амбиции, которые в тот день он обсудит с руководством. Забудьте о Кроне, Уоррене и Маршалле, перед вами предстанет величайший гастроэнтеролог на свете – Эндрю Уэйкфилд. По его собственному мнению, он не только разгадал загадку болезни Крона, но и обнаружил у детей новое воспалительное заболевание кишечника, неизвестное медицине до 1998 года. Оно было частью нового синдрома регрессивного аутизма, о котором он рассказал Совету по юридической помощи еще до того, как обследовали первого ребенка. Не дожидаясь результатов лаборатории и ее молекулярных тестов, он стал утверждать, что злодей – вирус кори, особенно штаммы, используемые в вакцинах. После этой встречи он надеялся подняться еще выше, к едва вообразимым вершинам славы и достижений.