Брайан Дир - Доктор, который одурачил весь мир. Наука, обман и война с вакцинами

Однако в суде нас поджидал больший шок: отчеты об экспериментах, представленные в иске Барра, не соответствовали истинным результатам работы машины. Я не могу сказать наверняка, но если это так, то дело принимало серьезный оборот. Заявленные О’Лири выводы сыграли решающую роль в иске Барра. Они были стержнем программы BBC Panorama . Они же послужили основанием успеха Уэйкфилда в Конгрессе и стали поводом «Уэйкфилд-фестиваля» Шафера, импортировавшего панику в США. Результаты ирландца убедили бесчисленное количество родителей, что MMR – причина аутизма.

О’Лири был непоколебим: все в порядке, результаты его лаборатории не трещат по швам. Они подтверждают заявления таких родителей, как Мисс номер Два. В Кумбе не было загрязнения вирусом кори. «Соответствующие средства контроля за окружающей средой и лабораторными установками были соблюдены», – настаивал он в отчете. Результаты тестирования показали «ясно и недвусмысленно», что никакой контаминации не произошло. Более того, у него были средства для доказательства этих утверждений, как он объяснил законодателям Вашингтона. «Золотым стандартом» он назвал секвенирование ДНК: расшифровку всех цепочек A, G, C и T после амплификации. Это могло не просто подтвердить наличие вируса, но и «исключить» ложноположительные результаты, а именно окончательно идентифицировать штамм вируса кори: совпадает ли он со штаммом из вакцины или нет.

Рима, ученый, прочитала вашингтонскую речь О’Лири. Так что команда Дады не могла сказать, что их не предупреждали. Патоморфолог представил комитету Бертона свое оборудование: капиллярный секвенатор ABI Prism 310 (94 килограмма). Он считывал нуклеотиды один за одним. И эта технология, вместе с 7700, не только помогала ловить серийных убийц по пятну от слюны или пряди волос. Это было то, что Уэйкфилд пообещал Совету по юридической помощи летом 1996 года. Секвенирование с учетом специфики штамма было ключевым элементом исследования, которое он должен бы выполнить по контракту еще более семи лет назад.

Но О’Лири его не выполнял. Секвенирование не было проведено, как я позже обнаружил в документах из иска. Точно так же, как Уэйкфилд отказался провести проверку по «золотому стандарту», ирландец регистрировал одни и те же фразы.

Для образцов 13-летнего мальчика с аутизмом:

«Отрицается необходимость секвенирования».

Для материала второго мальчика 15 лет:

«Секвенирование не требуется».

И, конечно же, для Ребенка номер Два, сигнального случая:

«Отрицается необходимость секвенирования».

В отношении этих детей утверждалось, что вирус вакцины MMR был главным виновником их аутизма. Но врачи и ученые, способные снять отпечатки пальцев подозреваемого – и таким образом, возможно, спасти человечество от катастрофы, – решили не делать этого.

Главный редактор The Lancet Ричард Хортон уставился на меня так, будто кто-то из нас испортил воздух, и он боялся, что я заподозрю именно его. По мере того как я излагал первые результаты своих расследований, его лицо каменело, глаза все сужались, а губы растягивались. За все восемь лет, в течение которых он возглавлял второй в мире общемедицинский журнал, его самым смелым ходом было опубликовать статью доктора без пациентов. Но вот я, газетный репортер, доказываю ему, что это было ошибкой.

«Щеголь» – это слово полностью характеризовало Хортона. В словаре можно найти следующую трактовку этого термина: «аккуратный и элегантный в одежде и манерах, франт» . В его случае можно добавить «довольный собой». На момент нашей встречи, которая состоялась через 12 недель после моего разговора с Мисс номер Два, и через шесть недель после того, как Джиллиан Дада приехала в Дублин, главному редактору было всего 42 года, он захватил это кресло за два года, обойдя многих более опытных соперников в Нью-Йорке. До меня доходили слухи, что он был проницателен, если не хитер. Но, как мы увидим, ему еще предстоит многому научиться.

Все еще не зная о событиях в Кумбе, я стоял в конференц-зале Lancet , сжимая в правом кулаке «магический маркер». Хортон сидел по диагонали справа от меня и время от времени что-то писал. То же самое делали пятеро его старших сотрудников, сидящие слева. В дальнем конце зала находился мой свидетель – член парламента по имени Эван Харрис, который, как я надеялся, защитит от любых жалоб в адрес моих редакторов, что обычно часто сопровождает работу репортеров-расследователей.

– А еще вот что, – говорю я, рисуя ряд квадратов на доске, установленной позади меня. – Вот серия из двенадцати случаев, расширенная впоследствии до тридцати детей, обследованных в Royal Free . Вот первые двенадцать из статьи, затем еще восемнадцать. Правильно? А теперь смотрите.

В ходе своего расследования я нашел пару «тезисов», которые прояснили кое-что о пилотном исследовании. Это были почти идентичные тексты, примерно по триста слов в каждом, которые Уэйкфилд подал на гастроэнтерологические конференции на север Англии и в Новый Орлеан, штат Луизиана. Это были всего лишь отрывки информации об исследовании в Royal Free , но в заголовке приводились данные о большем количестве пациентов, поступивших в Малкольм Уорд для обследования.

Я двигаюсь по квадратам, отмечая восемь из двенадцати (с учетом таблицы 2 в статье): тех детей, чьи родители, по-видимому, обвиняли вакцину три в одном в «регрессе в развитии». Восемь из двенадцати. Итак, два из трех.

– Но, согласно тезисам, – продолжаю я, – из следующих восемнадцати случаев родители только трех детей (одного из шести) заподозрили MMR . С чего бы это? Почему эта прививка беспокоила людей только в самом начале?

К тому времени я знал ответ: дело было в договоре с Советом по юридической помощи. Чего Уэйкфилд не мог знать в 1996 году, так это что грядущее правительство введет Закон о свободе информации. Итак, я подал заявку и получил от Совета, переименованного в Комиссию по юридическим услугам, двухстраничный документ, освещающий «клиническое и научное исследование» с указанием его стоимости.

Когда я познакомился с Хортоном, эта сделка все еще была секретной. Даже соавторы Уэйкфилда не знали о ней. И хотя шотландский профессор Энн Фергюсон чуть не раскрыла его на заседании Королевской коллегии хирургов шесть лет назад, он даже в судебном иске сумел замести следы. «Это исследование было подвергнуто критике с нескольких сторон», – отметил Уэйкфилд в своем отчете суду, указав жалобу на то, что изучаемые дети были «тщательно отобраны».

Действительно, были. Но Уэйкфилд настаивал, что он исследовал обычных пациентов.

Это убедительный аргумент. Пациентов с желудочно-кишечными симптомами направляют к детским гастроэнтерологам. С болью в суставах попадают к ревматологу, с воспалением зрительного нерва – к неврологам. Пациенты отбираются на основании своих симптомов и болезни – это суть медицины.