Джеймс Маккол - Лицо по частям. Случаи из практики челюстно-лицевого хирурга: о травмах, патологиях, возвращении красоты и надежды

Но мой отец инженер по образованию и хорошо разбирается в машинах. В итоге я сказал ему: «Слушай, пап, вот тебе привезли машину в мастерскую и несут какую-то околесицу про то, что она нуждается в масштабном ремонте. Ты ставишь это под сомнение, получаешь необходимую информацию и только потом сам принимаешь решение о том, что с ней делать, так ведь? Я очень тебя прошу, сделай то же самое со своим здоровьем. Не поддавайся влиянию каких-то там баек про радий. Изучи вопрос, получи максимум информации, а затем действуй в соответствии с ней. И знаешь что, пап? Используй тогда уж и правильную терминологию, потому что это не радиевая терапия, а радиотерапия». Так он и поступил и, к моему огромному облегчению, решил пойти на лечение, после которого теперь идет на поправку.

Трициклические антидепрессанты изначально были разработаны для лечения депрессии, но оказалось, что они еще и прекрасно справляются с фантомными болями.

В начале своей хирургической карьеры я разделил время между хирургией и исследованиями, и они по сей день продолжают меня увлекать в равной степени. Успешное проведение операции и эффективное руководство хирургической бригадой – благодарное занятие, однако, как бы банально это ни звучало, эффективное руководство исследовательским проектом с последующим решением поставленной задачи может помочь десяткам тысяч пациентов, а не только тому, кто лежит перед тобой на операционном столе. Кроме того, исследования заставляют мозги работать: они никогда не превращаются в рутину, и постоянно приходится искать новые способы усовершенствовать свою практику и улучшить результат для пациентов.

Пациентам также идет на пользу, что их лечащие врачи и хирурги задействованы в клинических испытаниях, уже давно было замечено, что участие в подобных исследованиях улучшает результаты лечения независимо от того, получают они испытываемые лекарства или таблетки-пустышки. Складывается впечатление, что решающую роль для пациентов играет не само участие в клинических испытаниях, а тот факт, что профессионалы, занимающиеся этой работой, руководствуются более высокими стандартами. Кроме того, имеет место «хоторнский эффект», названный так в честь человека, который исследовал влияние различных факторов на производительность труда заводских рабочих [97] На самом деле «Хоторн» – название завода, рабочие которого участвовали в исследовании. . Он установил, что люди лучше воспринимают свое положение, когда дело касается участия в клинических испытаниях, не вследствие каких-то реальных изменений, а просто от осознания, что их изучают.

Если рассматривать непосредственно пациентов с раком головы и шеи, то при прохождении лечения в отделении, где больным постоянно предлагают принять участие в клинических исследованиях, кривая выживания или отсутствия смерти будет выглядеть гораздо лучше, чем в отделениях, где пациенты редко участвуют в исследованиях [98], и это даже без учета результатов в отделениях, где и вовсе не проводят никаких исследований. НСЗ работает, может, и не на последнем издыхании, однако точно на пределе, поэтому дополнительное участие в лечении исследовательской группы, возможно, и является одним из объяснений лучшего результата для пациентов. Таким образом, преимущество налицо, и это можно заметить даже в мелочах. Так, например, при проведении исследования количество сотрудников на одного пациента увеличивается, приемы переносятся гораздо реже, снимки делаются вовремя и так далее.

Обязательный медленный темп проведения клинических исследований, когда каждый этап тщательно проверяется, прежде чем осуществляется переход к следующему, может раздражать, особенно когда кажется, что ничего не происходит на протяжении полугода или даже пары лет, однако после, скажем, пяти лет часто удается достигнуть поразительного прогресса. Сейчас мы переживаем самый разгар изменения организационной культуры в нашей специальности, когда исследования и формирование новых знаний стали неотъемлемой частью нашей работы. Некоторые люди по-прежнему в ответ на все это заказывают глаза и говорят: «Можем ли мы просто заняться своей работой?», однако на это можно ответить только одно: «Что, нам больше не стоит совершенствоваться? Что, может, нам нужно было и дальше пользоваться эфиром и хлороформом?»

Сейчас я снова работаю в Институте Битсона, где участвовал в исследованиях в свою бытность ординатором вместе с Эммой Шанкс, руководителем группы, которая сама страдает от рака головы и шеи. Мы сотрудничаем в проекте по предотвращению трансформации предраковых образований в раковые опухоли. Мы определяем, какие участки подвержены наибольшему риску, и пытаемся их распознать с помощью разрабатываемого нами поверхностного геля.

На первый взгляд эту проблему не так уж и сложно решить, потому что самый простой после кожи участок человеческого тела для обследования – это ротовая полость. Пациентов направляют к нам, когда у них обнаруживают странное на вид, как правило, красное или белое образование во рту. После проведения биопсии под местной анестезией гистологи, исследовав образец под микроскопом, находят клеточные аномалии, и потом мы решаем, что с этим делать. Если пациенты курят, то мы просим их перестать; если они много пьют, мы просим их завязать и с этим. Тем не менее клеточные аномалии порой образуются и у тех, кто не курит и не пьет. Вероятность превращения новообразования в рак неизвестна, однако если это происходит, то часто с фатальными последствиями для пациента. Если мы решим удалить его, то рискуем оставить часть клеток, которые могут стать раковыми, либо нарушить функцию полости рта пациента, ухудшив тем самым качество его жизни, без какой-либо уверенности, что это образование может переродиться в рак.

Последствия превращения новообразования в рак могут быть фатальны. Но его вероятность неизвестна, а значит, решив оперировать опухоль, мы рискуем состоянием пациента без уверенности, что это было необходимо.

Таким образом, поиск биомаркеров, способных предсказать, превратится ли то или иное образование в рак, ведется в лабораториях годами. Был достигнут определенный прогресс, однако предстоит преодолеть еще немало трудностей. Например, как мы можем быть уверены, что взяли биопсию в самом проблемном участке, и как нам понять, где он начинается и заканчивается?

Так называемые исследования трииодида [99]могут позволить нам выявлять предраковые клетки, так как в них не содержится гликоген [100]. Это открытие еще в 1931 году принесло немецкому ученому Отто Варбургу Нобелевскую премию. Теперь достоверно известно, что, когда в клетке истощаются запасы гликогена, она вскоре станет раковой. Таким образом, мы можем мазать полость рта раствором трииодида, который окрашивает нормальные клетки в шоколадно-коричневый цвет, в то время как плохие клетки становятся бледно-желтыми, и таким образом определять, где начинаются и заканчиваются проблемные участки. На данный момент мы занимаемся изучением эффективности данного метода в ходе исследования под названием LISTER, финансируемого фондом «Oracle Cancer Trust» и университетскими больницами «London Northwest».