Питер Хёг - Темная сторона Хюгге

– Еще раз приветствую, Якоб. Тут просто еще врач хотел бы с тобой поздороваться.

Врача зовут Мефисто, кожа у него покраснела от пребывания на солнце, он весь маленький и угловатый, брови сидят у него на лице двумя мохнатыми клочками ваты, не давая морщинам сползти на глаза. В сухощавых руках – какие-то бумаги, которые он перелистывает, что-то при этом бормоча; на тебя он практически не смотрит. Ты спрашиваешь, с какой целью тебя заперли, и он отвечает, что тебя нужно обследовать, тогда они смогут понять, как тебе помочь. Его халат сшит из льдинок, а рот полон игл. Губы у него кровоточат.

– Почему он совершенно раздет?

Поуль Р. объясняет, что ты отказываешься одеваться, и врач кивает. Это из разряда вещей, ему понятных. Он коротко обсуждает с Поулем Р. палату, готова ли она, и записи в журнале, касающиеся лекарств, правильно ли он понял, что пациенту ничего не дают.

– Нужно, по крайней мере, предложить ему принимать препараты.

Тут он бросает на тебя короткий взгляд, словно оценивает тебя. И они уходят.

* * *

14.05.2010 Виборг

Мной предприняты попытки разобраться в причинах направления пациента в настоящий момент в клинику, а также понять, на основании чего был вынесен приговор суда, и здесь необходимо дальнейшее обследование, поэтому: необх. информация обо всех лекарствах, прописанных пациенту, и заключения врачей о его состоянии – за период всех пребываний в клинике в Рисскове. А также амбул. данные из этой клиники. Заключение судебно-психиатрической экспертизы кажется довольно расплывчатым, поскольку затруднительно понять, откуда, собственно, получены данные, рисующие в целом достаточно убедительную картину наличия симптомов шизофрении.

Эрик В., исп. обяз. главврача / Х.К.С.

* * *

Если лечение на что-то и способно, так это убить надежду. Ощущение безнадежности – вот что объединяет всех пациентов, независимо от того, принимают они препараты или нет. И ты совершенно-абсолютно и бесспорно ничем не отличаешься от остальных. У кого-то, может быть, несколько больше привилегий, чем у прочих, если этот кто-то умеет продемонстрировать, что подчиняется системе, но равенство непреложно. Равенство бедолаг. После обеда все проходят процедуру заваривания кофе. Все ходят в одну и ту же ванную. Там стоит жалкая скамеечка, на которой ты сидишь, пока моешься. И ручка, взявшись за которую, можно подняться на ноги. И все ходят в сопровождении санитара (санитары у них тут в роли пехоты) на склад за полотенцами, их выдают два: для волос и для тела, как правило, это так. Можно еще получить одноразовую зубную щетку с уже намазанной пастой или попросить большую бутылку прозрачного мыла, только ее нужно потом вернуть. У каждого есть пара дешевых шлепанец, в которых он вместе с другими семенит в подвальный этаж, купить что-нибудь в киоске. Здесь можно приобрести ароматно пахнущий шампунь и подобного рода вещи или выбрать что-нибудь из широкого ассортимента сладостей, всякой газировки и сигарет. Все скрываются у себя в палатах. Сидят там внутри и курят. Отделенные друг от друга парой метров и стеной. Каждый в своем кресле. Зарывшись в свою гору дерьма. Дышат сквозь сигареты. Выпуская дым из ноздрей. Превратившись в пепел. Часто в общем зале на столе можно обнаружить пазл, который начали собирать, пациенты могут подойти и добавить несколько деталей к общей картинке, если есть желание. Можно зависать так около стола подолгу, трогать детали пазла. Это и есть та самая безнадега, когда тебе не остается ничего другого, как продолжать, ибо ты корова в стойле: завтрак, обед, дойти до кулера, попить водички, потом на выпас и обратно в стойло, вот твоя жизнь здесь. И потом ты наконец беседуешь с лечащим врачом, и он всегда просто качает в ответ головой. Как такая мысль могла только прийти тебе в голову. Ты знаешь его ответ заранее. Вас сюда поместили. Мы не люди, мы «осадок человеческого общества, пораженный самым прискорбным из существующих недугов».

* * *

Это бездушный механизм. Это в нем основное, превалирует над всем остальным – то, что это бездушный механизм. Это механизм, но человек-то не механизм, и когда машина настаивает на своем, волочет человека, не отпуская ни на секунду, человек от этого не выздоравливает, его нельзя починить подобным образом, его просто разрывает на части, раздавливает. Машина перемалывает ему кости и заменяет их новыми. Удушая человека, делает из него нового. И именно таким человеком ты должен попытаться быть. Задача машины – изменять людей. Это механизм, и если ты попал в его чрево, то, прежде чем ты сможешь выбраться и вдохнуть в себя воздух, он должен захотеть извергнуть тебя наружу.

Для них ты не человек.

Ты пациент.

Они знают, что ты за фрукт.

Они помогают тебе. Они тут, рядом, готовые подтереть тебе зад. Ты снова и снова просишь их не делать этого. Но:

Ты для них не человек.

Ты пациент.

Они знают, что ты за фрукт.

* * *

Нормальные люди по ночам спят, а днем бодрствуют. Они ложатся в определенное время и встают в определенное время. Нормальные люди заправляют свою кровать. Завтракают в определенное время и заканчивают завтракать в определенное время. Они делают утреннюю гимнастику, тянутся и нагибаются, переходят от прыжков из положения сидя на корточках к прыжкам ноги врозь – ноги вместе, они бьются за то, чтобы выполнить упражнения правильно. Потом садятся в кресло, у каждого из них есть кресло, они сидят в нем и пару часов курят. Потом, возможно, им пора на какую-нибудь тренировку, или они могут сходить в расположенное на территории клиники кафе выпить лимонада. Или погулять по саду. А там уже, видимо, и до обеда рукой подать. На который нормальные люди тратят три четверти часа. После чего смотрят телевизор или собирают пазл, прохаживаются взад-вперед между двумя вышеозначенными предметами, сидят в кресле и курят. Настает время послеобеденного кофе. И нормальные люди заваривают кофе, наливают его в термос и выпивают чашку за чашкой, как и положено нормальным людям. Немного смотрят в окно, на проезжающие внизу по улице машины. Нормальные люди вежливы и желают всем, кто попадается им навстречу, доброго утра, они бодро болтают с соседями. К ним заходит в гости кто-нибудь из приятелей, узнать, как у них дела. А тут уже, наверное, и время ужинать не за горами. Три четверти часа. После ужина остаток вечера проходит перед телевизором. Потом нормальные люди ложатся спать. За окнами темно. Завтра с утра подъем. На отделение опускается ночь. Ночь опускается ровно в двадцать два ноль-ноль. Когда раздаются позывные, возвещающие о начале новостного блока на канале ТВ-2, грохоча, как армия бронированной техники, словно идет военный парад, лебедь закрывает от врага крылом свое потомство, тут Вагн поворачивает голову и говорит: «Давайте». И ты даешь: поднимаешься, проходишь несколько шагов, отделяющих тебя от палаты, и ложишься. Из коридора доносятся резкие, гнусавые голоса, Бобби жалуется на то, что ему не уснуть, пусть ему дадут еще таблеток. Он требует еще снотворного. Ларс Висти тоже хочет, чтобы ему дали больше таблеток. Санитары прекращают беспорядок, у пациентов есть такая привычка – заводить друг друга, и одна из обязанностей санитаров – положить конец этим выступлениям, пока в них не втянулись другие пациенты. Ты же лежишь и пялишься в потолок. Голова может наконец спокойно заняться своим делом: неужели врач с многолетним опытом не в состоянии понять, что за человек стоит перед ним. Пропади пропадом все эти врачи, отныне ни за что на свете, когда – или если – этот кошмар однажды останется позади, ни за что на свете ты не позволишь ни одному врачу прикоснуться к тебе, даже чтобы измерить пульс. Врач смотрит в свои бумаги, читает все это недоразумение, накарябанное одним из санитаров, читает сводку с художествами других санитаров и действует, основываясь на прочитанном. Врачу наплевать на то, что происходит на самом деле, его интересует только реальность, обработанная санитарами и записанная в журнал. Врач, наверное, либо дурак, либо злой человек. Не верящий тому, что видит и слышит, верящий только журналу. Тебя здесь, в Виборге, не пичкают никакими лекарствами, вот какие они молодцы, как близки они к подлинной действительности. Однако раньше из тебя частенько делали подопытного кролика, лечение психотропными препаратами всегда будет носить характер эксперимента, тут все иначе, не так, как с физической болью или воспалением, когда известно, как действует лекарство и каким должен быть эффект, ради которого это лекарство дают. Йетта Т. в клинике в Рисскове начала с того, что прописала чудовищную дозу – 600 мг – кветиапина, универсального психиатрического препарата, превращающего пациента в зомби, лекарство, которым всегда можно напичкать человека, невзирая на его состояние и степень испытываемых страданий. Главная задача – предотвратить агрессивное поведение. Йетта Т. выписала 600 мг кветиапина в день, даже предварительно не побеседовав с тобой. С тех пор прошло уже немало времени, но ты до сих пор не можешь вспоминать об этом без внутреннего содрогания. Мозг продолжает анализировать произошедшее. Ты помнишь это ощущение, помнишь, как сдавило все в твоей голове после введения препарата. Помнишь, как спал по четырнадцать часов в сутки. Ты вспоминаешь, как ходил по торговому центру «Бруунс галери», смотрел на недорогие ботинки в одном из магазинов и думал, что в следующем месяце, наверное, хватит денег купить себе такие, а тем же вечером, спустя некоторое время, ты уже лежал, раздавленный, с введенными 600 мг, в крошечной палате в Рисскове.