Умберто Эко - Как путешествовать с лососем

Я не люблю тифози потому, что у них есть странная особенность: они не понимают, почему ты не болельщик, и упорно желают говорить с тобой так, как если бы ты им был. Чтобы вы поняли, о чем я, приведу пример. Я играю на продольной флейте (но все хуже и хуже, по уверению Лучано Берио; приятно, когда такие мастера следят за твоими успехами). Предположим, я еду в поезде и просто так, чтобы завязать разговор, спрашиваю у пассажира, сидящего напротив:

— Вы слышали последний диск Франса Брюггена?

— Что-что?

— Я имею в виду «Pavane Lachryme». По-моему, в начале темп явно затянут.

— Извините, не понял.

— Ну я имею в виду пьесу Якоба ван Эйка, да? (Шепотом.) Для блокфлейты.

— Видите ли, я...

— Вы на струнных играете?

— А, я понял, вы не...

— Я — нет.

— Любопытно. Кстати, вы знаете, что инструмент марки Coolsma ручной работы надо сначала заказать, а потом ждать три года? Тогда уж лучше купить Moeck из эбенового дерева. Это лучшая марка, по крайней мере, из тех, что в продаже. Мне это сам Гаццелони сказал. Слушайте, а вы добираетесь до пятой вариации на тему «Derdre Doen Daphne D’Over»?

— Вообще-то я в Парму еду...

— А, понятно, вы играете в строе F, а не С. Это доставляет больше удовольствия. Знаете, я тут нашел одну сонату Лойе, которая...

— Лойе? Это для чего?

— Но я хочу попробовать сыграть ее на манер фантазий Телемана. Вы так играете? А вы случайно не используете немецкую аппликатуру?

— Знаете, немцев я уважаю, BMW — великий автомобиль, но с другой стороны...

— Понял. Вы используете барочную аппликатуру. И правильно делаете. Знаете, музыканты из «Академии Святого Мартина в полях»...

Не знаю, доступно ли я объяснил, что имею в виду. Но, думаю, вы поняли бы, если бы мой несчастный сосед по купе нажал на тревожную кнопку. То же самое происходит с человеком, который нарвался на тифози. Особенно тяжело, когда это таксист.

— Вы видели Виалли?

— Нет, наверно, он появился, когда я выходил.

— Но вы будете смотреть сегодняшний матч?

— Нет, я сейчас разбираюсь с книгой Z «Метафизики», ну что написал Стагирит 3...

— Ладно, смотрите, потом расскажете. По-моему, Ван Бастен станет Марадоной девяностых, а вы как думаете? Но я бы еще не терял из виду Хаджи.

И мы продолжаем беседовать, как двое глухих. Не надо думать, будто ему безразлично, что мне это безразлично. Вовсе нет: просто он вообще не представляет себе, чтобы кому-то это могло быть безразлично. Для него это так же немыслимо, как если бы у меня было три глаза и две антенны на затылке, покрытом зеленой чешуей. Он понятия не имеет о множественности, разнообразии и великолепии Возможных миров.

Я привел в пример таксиста, но то же самое происходит и в беседе с представителем правящего класса. Это как язва: она бывает и у бедных, и у богатых. Странно, однако, что при такой незыблемой убежденности в том, что все люди одинаковы, фанаты местной команды готовы проломить голову болельщику из соседней области. Когда я вижу этот шовинизм вселенского масштаба, у меня вырывается восторженный рев. Это как если бы члены Ломбардской лиги заявили: «Пусть африканцы приезжают к нам. Так мы получим возможность их отдубасить».

1990

1Фанатичные спортивные болельщики, особенно футбольные (главным образом в отношении итальянцев).

2Часть изречения «Хлеба и зрелищ!», которое древнеримский поэт-сатирик Ювенал использовал для описания современных ему устремлений римского народа.

3Прозвище древнегреческого философа Аристотеля, который был родом из города Стагиры в Македонии.

Как

объяснить наличие домашней библиотеки

С самого детства мне приходится слышать две банальные шутки, всегда одни и те же: «Ты (вы) — голос, который всем отвечает?» и «Это ты раскатываешься (вы раскатываетесь) по ущельям и долинам?». В детстве мне казалось, что по странной случайности люди, которых я встречал, все были дураками. Впоследствии, дожив до почтенного возраста, я убедился, что есть два закона, которым подвластно любое человеческое существо: первая мысль, приходящая вам в голову, — самая банальная из возможных; вторая мысль — что эта банальность никогда и никому не приходила в голову до вас.

У меня целая коллекция рецензий на мои книги, написанных на всех индоевропейских языках, с названиями типа «Эхо новой книги Эко» и «Эко выступил: каким будет эхо?». Впрочем, в данных случаях, как я подозреваю, речь шла не о первой мысли, пришедшей в голову редактору; на собрании редакции обсуждались два десятка вариантов названия, и наконец заведующий редакцией просиял и воскликнул: «Ребята, у меня потрясающая идея!» Подчиненные пришли в восторг: «Начальник, ну ты прямо супермозг, и как только тебе приходят такие идеи?» — «Дар природы», — скромно ответил начальник.

Я не хочу этим сказать, что все люди мыслят банально. Когда человек принимает банальность за откровение, это свидетельствует об определенной свежести ума, оптимистичном взгляде на жизнь с ее непредсказуемостью, и о любви к идеям, пусть даже самым незначительным. Я всегда буду помнить мою первую встречу с великим человеком, каким был социолог Эрвинг Гофман: я восхищался им, я обожал его за гениальность и глубину, с какими он умел подмечать и описывать тончайшие нюансы человеческого поведения, за способность улавливать мельчайшие подробности, которые ускользали от всех его предшественников. Мы сели за столик на террасе кафе, и, немного погодя, он сказал мне, глядя на улицу: «Знаешь, мне кажется, что в последнее время в городе слишком много машин!» Возможно, он никогда раньше не думал об этом, потому что думал о чем-то куда более важном; а в тот момент у него случилось озарение, и ему хватило свежести ума, чтобы высказаться. А я, жалкий сноб, отравленный эссе Ницше «О пользе и вреде истории для жизни», не решился бы поделиться этой мыслью, даже если бы она пришла мне в голову.

Другой шок от банальности испытывают многие люди, находящиеся в моем положении, то есть имеющие обширную домашнюю библиотеку, настолько обширную, что ее нельзя не заметить еще и потому, что в доме, кроме нее, почти ничего нет. Посетитель входит и говорит: «Сколько книг! Вы все их прочли?» В первое время мне казалось, что такой вопрос могут задать только люди, редко имеющие дело с книгой и привыкшие видеть разве что полочку с парой-тройкой детективов и дешевым изданием детской энциклопедии. Однако позднее опыт научил меня, что эту фразу произносят и люди, от которых, казалось бы, этого никак нельзя было ожидать. Можно сказать, что для таких людей книжный шкаф — это склад прочитанных книг, а не библиотека как инструмент для работы. Но дело не только в этом. Думаю, при виде массы книг каждый вдруг ощущает внезапную жажду знаний и неизбежно задает вопрос, в котором отражаются его тревога и раскаяние.