Умберто Эко - Как путешествовать с лососем

Причин тут несколько. Фильм, в котором Джильберто только и делал бы, что насиловал Джильберту, спереди, сзади и сбоку, был бы непереносим. Ни физически — для актеров, ни финансово — для продюсера. А для зрителя он был бы непереносим психологически: чтобы извращение впечатляло, оно должно быть показано на фоне нормальности. Но изобразить нормальность — одна из самых трудных задач для любого художника, в то время как изобразить отклонение от нормы, преступление, насилие, истязание — легче легкого.

Следовательно, порнографическому фильму необходимо изобразить нормальность (иначе показанные в нем извращения не будут впечатлять) таким образом, чтобы зритель мог ее воспринять. А значит, если Джильберто должен сесть на автобус и приехать из пункта А в пункт Б, зрителю покажут, как Джильберто садится на автобус и едет из пункта А в пункт Б.

Часто это обстоятельство раздражает зрителей, потому что им хотелось бы видеть одни только непристойные сцены. Но это иллюзия. Они бы не выдержали полутора часов сплошных непристойных сцен. А значит, незаполненное экранное время необходимо.

Итак, повторяю. Войдите в зал кинотеатра. Если на то, чтобы добраться из пункта А в пункт Б, у героев уйдет больше времени, чем вам хотелось бы, это означает, что фильм порнографический.

1989

Как

есть мороженое

Когда я был маленький, детям покупали мороженое двух видов, которое продавали с белых тележек, из ящиков с серебряными крышками: рожок за два сольди или брикет в вафлях за четыре сольди. Рожок за два сольди был крошечный и как раз умещался в детской ручке, продавец вынимал мороженое из контейнера и накладывал в рожок специальной лопаткой. Бабушка советовала мне не съедать рожок до конца, говорила, что нижнюю часть лучше выбросить, потому что она побывала в руках у продавца (но нижняя часть была самая вкусная и хрустящая, поэтому я съедал ее тайком, сделав вид, что выбросил).

Брикет за четыре сольди делали на специальной машинке, тоже серебристого цвета, которая сжимала цилиндрический брикет мороженого между двумя круглыми вафлями. Надо было лизать мороженое между вафлями, а когда язык уже не доставал, съедать все целиком, поскольку вафли уже стали мягкими и пропитались мороженым. Насчет брикета бабушка никаких советов не давала: в теории к брикету прикасалась только машинка, хотя на практике продавец брал его в руку, чтобы отдать покупателю, но установить на вафлях границы участка, ставшего негигиеничным, было невозможно.

Но я с восхищением смотрел на моих сверстников, которым родители покупали не одно мороженое за четыре сольди, а два рожка по два. Эти счастливцы гордо вышагивали, держа в каждой руке по рожку, и, поворачивая голову то направо, то налево, откусывали от обоих по очереди. Это священнодействие вызывало у меня такую зависть, что я много раз просил у родных позволения совершить его. Но тщетно. Родные были непреклонны: мороженое за четыре сольди — да, но два мороженого по два сольди — нет.

Как ясно каждому, этот отказ нельзя было обосновать ничем — ни математикой, ни экономикой, ни правилами здорового питания. Ни даже соображениями гигиены: ведь если можно выбросить один огрызок рожка, то с тем же успехом можно было бы выбросить и два. Оставался один, впрочем, весьма сомнительный аргумент: если ребенок все время вертит головой, он не может смотреть себе под ноги, а значит, больше других рискует споткнуться о камни, ступеньки или выбоину в мостовой. В глубине души я догадывался, что есть и еще аргумент и в нем заключается какой-то строгий урок, но постичь его смысл я был не в состоянии.

Сегодня, став свидетелем и жертвой цивилизации потребления и расточительства (какой не была цивилизация тридцатых годов), я понимаю, что мои любимые, навсегда ушедшие близкие были правы. Если с экономической точки зрения два мороженого по два сольди и не были расточительством, то в символическом смысле, безусловно, да. Именно поэтому я так страстно желал их: потому что они были излишеством. И именно поэтому мне было в них отказано: они выглядели непристойно, как вызов нищете, как выставление напоказ мнимых привилегий, как хвастовство своей сытой жизнью. Есть по два мороженого сразу могли только избалованные дети, те, кого справедливо наказывают в сказках, как, например, Пиноккио, когда он стал привередничать и отказался есть кожуру и сердцевину от груш. А родители, которые потакали этой слабости маленьких парвеню, воспитывали своих детей в духе преклонения перед недоступной роскошью или, как мы сказали бы сегодня, превращали их в тех, кто гордо подходит к стойке регистрации эконом-класса в костюме Gucci, купленном у бродячего торговца на пляже в Римини.

Боюсь, басня останется без морали в нашем мире, где цивилизация потребления превращает в избалованных детей даже взрослых, каждый раз обещая им что-то сверх положенного, часики-браслет в приложение к банке жидкого мыла или брелок в подарок при покупке журнала. Как родители тех маленьких обжор с мороженым в каждой руке, которым я завидовал в детстве, цивилизация потребления только делает вид, что дает больше, а на самом деле за четыре сольди дает ровно то, что стоит четыре сольди. Вы выкинете на помойку старенькую магнитолу и купите новую, в которой, как вам обещают, будет еще и автореверс, но из-за каких-то изъянов в конструкции она выйдет из строя уже через год. У новой малолитражки будут кожаные сиденья, два боковых зеркала, регулируемых изнутри, и приборный щиток из натурального дерева, но прослужит она гораздо меньше, чем всеми любимый «Фиат-500», который, даже когда он заглохнет, можно было завести, просто пнув ногой.

Но мораль тридцатых годов требовала, чтобы все мы были спартанцами, а сегодняшняя требует, чтобы все мы были сибаритами.

1989

Как

отучиться говорить слово «верно»

Сейчас ведется борьба за искоренение штампов в разговорном итальянском языке. Одно из таких слишком часто встречающихся слов слово «верно». В последнее время все стали говорить «верно», чтобы выразить согласие. Эту моду породили первые телевикторины, в которых обозначение правильного ответа всегда буквально переводили с английского that’s right, that’s correct. Таким образом, употребляя слово «верно», вы не погрешите против точности, разве что покажете всем, что выучили итальянский язык по телевикторинам. Произносить слово «верно» — все равно что гордо выставлять на книжной полке в гостиной энциклопедию, которую, как всем известно, выдают в подарок при покупке стирального порошка.

Чтобы помочь людям, желающим избавиться от привычки к этому слову, предлагаю серию вопросов или утверждений, на которые сегодня обычно отвечают «верно» (а в скобках я помещаю альтернативный ответ).